В январе 1995 года Татьяна Ильючик узнала из письма сына, что его отправили в Чечню. Тогда она вспомнила, что недавно видела по телевизору антивоенное шествие Комитета солдатских матерей, и решила ехать в Чеченскую Республику. Она прожила там шесть лет: вместе с другими солдатскими матерями Татьяна Ильючик искала сына, надеясь, что того держат в плену. Она спала в вагоне на запасном железнодорожном пути, пекла хлеб для боевиков Салмана Радуева, пыталась опознать тело по зубной коронке. Пока женщина жила в Чечне, в Перми умер её муж. «Было сплошное враньё», — вспоминает она время, когда выступала против войны. Спустя 20 лет Татьяна Ильючик считает, что чеченские войны были не зря, поддерживает СВО и пишет в письме её участникам: «Я горжусь вашей преданностью Великой России. Так держать, великие сыны наши».
Read this story in english >>
«Вовик, надо держаться»
Татьяна Георгиевна хранит недокуренную сигарету в стеклянной колбе. В таких раньше продавали в аптеках марганцовку. Окурок в прошлом году принёс ей друг сына Андрей и рассказал, что они планировали докурить эту сигарету, когда Владимир вернётся со срочной службы. Владимир много лет назад погиб в Чечне, но Андрей хранил этот окурок 28 лет. В этом апреле он умер.
— Какой он был мальчик? Да самый лучший, самый хороший мальчик, — говорит Татьяна Георгиевна о сыне Владимире и закашливается. — Вот… уже волноваться начала… шустрый, любознательный и очень трудолюбивый. Он дачей со мной занимался и отцу помогал.
До начала 80-х годов семья Ильючик жила в центре Перми в старом купеческом доме, разделённом фанерками на коммунальные клети. Семнадцать жильцов пользовались одной кухней и одним туалетом. К 1982 году этот квартал между Комсомольским проспектом и улицей Куйбышева снесут, на его месте построят главную пермскую гостиницу, а семью Ильючик переселят на другой берег, в Закамск. До окончания школы родители всё равно будут возить сына в центр: час в одну сторону в битком набитом Икарусе маршрута номер шесть, час — в обратную.
— Между собой мы его поставим, а [ему] спать же охота, раз — ноги подсекутся, засыпает и падает. Трясу его: «Вовик, надо держаться», — вспоминает Татьяна Георгиевна.
Жили бедно, но деньги на путешествия в другие города находили. В Волгограде Вовику купили игрушечную чёрную «Волгу» и красную гоночную машинку с надписью «Радуга» на заднем крыле. Они сейчас стоят на полке перед портретом парня.
После девятого класса Владимир поступил в Политехнический колледж имени Славянова на наладчика станков с программным управлением.
— Он технарь был, — вспоминает мама. — Вот этими машинками играл, все разбирал-собирал, жужжал.
Татьяна Георгиевна рассказывает, как сын с другом делали дипломную работу, для которой им понадобилась старая стиральная машина. По словам мамы, когда они запустили турбину, та взлетела и чуть не попала в люстру.
Диплом парни защитили зимой 1994 года, а весной Владимира призвали в армию, несмотря на плохое зрение. Ещё в шестом классе зрение у Володи упало до минус четырёх (врач объяснила диагноз резким взрослением), а к началу войны в Чечне зрение было уже минус шесть.
Владимир попал в мотострелки, в воинскую часть, расквартированную в посёлке Марковский на юге Пермского края. Мама ездила к нему и вспоминает, что они не учились там ничему, а строили дома для офицеров.
«Зачем это было надо?»
О том, что сына отправили в Чечню, Татьяна узнала из письма, которое пришло вскоре после Рождества 1995 года. Татьяна нашла его разорванным около почтовых ящиков.
— Кто-то из ящика достал и порвал. Зачем это было надо? — пожимает плечами Татьяна. — Ну так что, придурков много. Вот достали, но, видимо, неинтересно [стало] — и порвали.
Владимир написал, что их отправили в Самару, а потом сразу в осетинский город Моздок. В 1994 году там развернули одну из группировок федеральных сил для продвижения в Чечню, создали оперативный штаб для штурма Грозного, которым руководил министр обороны Павел Грачёв.
В Моздоке какой-то офицер предложил солдатам быстро написать письма, чтобы он бросил их в обычный почтовый ящик, в обход полевой почты «Москва-400». Все письма солдатам в Чечню и из Чечни шли по фельдъегерской почтовой связи Минобороны через столицу. Родные писали индекс 103400, Москва-400, номер части и фамилию военнослужащего. Эти письма шли долго — по три-четыре месяца.
— Вот я сейчас найду… — Татьяна листает «Книгу памяти. Чечня» — хронику войны в материалах военкоров «Комсомольской правды с декабря 1994 по октябрь 1996 года. Наконец показывает фотографию с названием «Каждый завтрак может стать последним». На снимке солдаты сидят вокруг костра, на костровой решётке — закоптелая кастрюля с кашей. Третий справа, узнала Татьяна, её сын Владимир. Возможно, тогда-то они и написали письма своим родителям, думает мама.
Владимир участвовал в бою у железнодорожного вокзала Грозного в новогоднюю ночь в составе 81-го мотострелкового полка из Самары. Солдаты попали в окружение и были расстреляны боевиками. Когда Татьяна получила весточку от сына, он был уже мёртв.
«Было сплошное враньё»
Когда Татьяна Георгиевна узнала, что сына отправили в Чечню, она обратилась в пермский облвоенкомат, но ей там ничего не сказали.
Комитет солдатских матерей России провёл первое антивоенное шествие в Москве и Вахту памяти всех погибших в Чечне уже в январе 1995 года. Татьяна Георгиевна увидела этот марш по телевизору и решила поехать искать сына.
— А я что дома-то сижу, — вспоминает она, о чём тогда думала. — Я всё равно [так] ничего не узнаю… Врут же, одно же враньё.
В семье Татьяны Георгиевны уже был один пропавший без вести на войне. Через месяц после начала Великой Отечественной на фронт ушел её отец Георгий Шавшуков. Он погиб в ноябре 1942 года, успев из писем жены узнать, что у него родилась дочь Татьяна. Военкомат сообщил, что Георгий погиб под Тверью, но его тело так и не нашли.
В апреле 1995 года Татьяна Георгиевна приехала в Моздок. Матерям пропавших без вести солдат там выделили спортзал техникума, но Татьяне Георгиевне места в нём уже не хватило. Она поселилась в вагоне на запасном пути рядом с железнодорожным вокзалом. Обычные плацкартные вагоны переделали в ночлежку для железнодорожников, где ночевали и опоздавшие на поезд. Как говорит Татьяна, её соседями часто были пожилые люди, которые ездили за пенсией из Грозного в Ставрополь.
В этом вагоне Татьяна прожила больше года. На завтрак готовила бульон из четвертинки «куриного кубика». Когда освоилась, стала покупать сало на моздокском рынке, а на обед позволяла себе большую тарелку супа в столовой. Тратила накопления, которые взяла с собой.
Весь год солдатские матери ходили на аэродром, где располагался штаб Объединённой группировки федеральных сил. Офицеры рассказывали матерям, кто из солдат в плену, а кто — в списках погибших.
— Ну, совещались же мы, — рассказывает Татьяна Георгиевна. — Соберёмся и ревём. Да не всё же реветь — надо что-то и делать. А что враньё-то слушать? Сколько можно.
У Татьяны Георгиевны была надежда, что сын ещё жив. Офицеры обнадёживали матерей, рассказывая истории о том, как солдаты после боя переодевались в гражданскую одежду, скитались по Чечне и попадали в плен.
«Лишь бы кто-то ходил на могилу»
В 1996 году солдатские матери переехали в Грозный, и Татьяна Георгиевна тоже. Вышла на грозненском рынке и удивилась.
— Неба-то нет, всё чёрно [из-за горевших нефтяных скважин], и скоро комендантский час, — рассказывает женщина. — Огляделась — русских нет, и везде речь «гыр-гыр-гыр-гыр».
Она вспоминает, что была одета в белый спортивный костюм и на неё все оборачивались.
Первую ночь в Грозном Татьяна Георгиевна провела у женщины, с которой познакомилась в вагоне в Моздоке, — та оставила свой адрес в бараке в центре разрушенного Грозного. Утром чеченка рассказала, как доехать до аэропорта Северный, где стояли федералы. Там уже были солдатские матери, которых поселили в 16-метровую комнату в гостинице при аэропорте.
Матери, впрочем, там почти не бывали, потому что всё время ездили с ксерокопиями фотографий своих сыновей по чеченских сёлам и пытались выяснить, не находятся ли те в плену. Иногда федералы брали их с собой на обмен: боевики охотнее отдавали срочников, если приезжали родители.
Один такой обмен в селении за Курчалоем сорвался. По словам Татьяны Георгиевны, матери сидели в теплушке с буржуйкой на ящиках с оружием и ждали, когда привезут солдата. Зашёл чеченец и спросил: «Кто-то из Перми есть?» Татьяна подскочила, но привезли не Владимира.
— И наше представительство, сволочи, его не взяли, — рассказывает Татьяна Георгиевна. — Нет, нам такого не надо, он сочинец (от аббревиатуры СОЧ — самовольно оставивший часть. — Прим. авт.), нам надо, кто воевал.
Татьяна узнала у пленного его домашний адрес, попросила мужа передать родителям, что боевики готовы его отдать, но за ним так никто и не приехал. Муж Татьяны Михаил Владимирович оставался в Перми.
— Переживал он сильно, ох он заревелся, — говорит Татьяна. — Не хотел меня отпускать, но я ему сказала: «Не стану я тебя спрашивать, у меня там сын».
В 1996 году Татьяне Георгиевне выдали справку о том, что она в Чечне разыскивает «сына, находящегося в плену у незаконных вооружённых формирований». В документе генерал приказывал командирам частей содействовать матери транспортом и продуктами. С этой справкой Татьяна Георгиевна могла передвигаться по воинским частям, госпиталям, участвовать в эксгумации тел.
— В Ханкале около госпиталя была такая большая площадка, — вспоминает Татьяна. — Вот набьют [тела] ребят, соберут на эту площадку, а вертолёт их оттуда забирал в Ростов. Так вот такую кучу огромную… Вот я почему сейчас фольгу плохо переношу — эта куча была накрыта фольгой.
Вместе с телами солдат матери улетали в 124-ю судебно-медицинскую лабораторию Северо-Кавказского военного округа. Татьяна Георгиевна вспоминает, как просила эксперта Костю «тщательно искать» её сына, но он всегда отвечал, что никого, похожего на Владимира, не видел.
Сейчас она уверена, что тело её сына отдали другим родителям, увезли в цинковом гробу, который запретили вскрывать.
— Если отдали, ну Бог с ним, — вздыхает мама. — Лишь бы там остался, где-то кто-то принял, и кто-то ходит на могилу.
«Они волки, по ночам воевали»
В августе 1996 года российский генерал Александр Лебедь и начальник штаба Вооружённых сил Чеченской Республики Ичкерии Аслан Масхадов заключили в Хасавюрте соглашение о перемирии. Матери продолжили поиски сыновей, ездили на раскопки братских могил. В одном из селений за Урус-Мартаном, вспоминает Татьяна Георгиевна, какой-то чеченец пометил место захоронения палочками, чтобы потом можно было найти тела. Этими палочками матери размыкали челюсти погибших, чтобы по коронке узнать сына одной из них.
Весь 1997 год солдатские матери жили в Грозном в частном доме на улице Вольной вместе с боевиками Салмана Радуева, полевого командира, который в 2001 году был приговорён за терроризм к пожизненному заключению, но умер в пермской колонии «Белый лебедь» уже через год.
Матери не были там заложниками, они могли в любой день уйти, но боевики, по словам Татьяны, использовали их как прикрытие. Они покупали матерям муку, а мэр Москвы Юрий Лужков присылал деньги.
— Они же волки, они ночью воюют (Радуев брал на себя ответственность за теракты на вокзалах в Пятигорске и Армавире в 1997 году. — Прим. авт.), все в крови приедут. Делали вылазки… как нам сейчас закидывают диверсантов. Перемирие перемирием, а война войной. Но мы их кормили. Я хлеб им стряпала. Куда нам было деваться-то? — говорит Татьяна.
В пристройке к дому на Вольной жил отец солдата из Сатки Василий Сидоров. Он знал, что у сына есть могила, но не мог её найти. Однажды боевики привезли ему выкопанные останки сына в клетчатой сумке, с какими в 90-е челноки ездили за рубеж.
В 1998 году полпред правительства РФ в Чечне Георгий Курин снял для матерей дом рядом с миссией ОБСЕ на улице Маяковского, рядом с «площадью трёх дураков» (прозвали её так из-за памятника русскому, чеченцу и ингушу). Татьяна Георгиевна оставалась в Чечне, продолжая надеяться, что её сын жив. Отлучилась лишь однажды: в Перми умер муж.
«Он ещё хрипел»
Только в 2000 году Татьяна Георгиевна вернулась из Чечни домой. Обстоятельства гибели сына после шести лет безуспешных поисков она узнала от Сергея Киселёва, который ехал с Владимиром в одном БМП. Его она нашла через штаб полка.
Сослуживец сына рассказал, что в новогоднюю ночь их машина попала в засаду на узкой улице у железнодорожного вокзала. Был туман, и с воздуха их не прикрыли.
— «Там была мясорубка», — передаёт Татьяна Георгиевна рассказ сослуживца. — И вот эти парни, кто повскакал с БМП, забежали в какой-то двор, там была поленница ещё… Вовку-то застрелили в спину. Серёжа его затаскивал, он ещё хрипел.
Лейтенант Сергей Сидельник в письме в военный комиссариат Республики Карелия подтвердил смерть рядового Ильючика в бою, который произошёл в частном доме после того, как подбили его БМП. Остальные солдаты были ранены и взяты в плен, их отвели в подвал президентского дворца. В 2001 году Владимира Ильючика решением Кировского районного суда Перми официально признали погибшим.
Несмотря на гибель сына, Татьяна не считает, что чеченские кампании были зря.
— Мы в своё время выступали везде против [войны], — делится мнением Татьяна. — А только потом пришло осознание, что если бы наши парни не удержали [территориальную целостность страны] своей кровью, то неизвестно, куда бы этот ИГИЛ* пришёл.
Правда, Татьяна Георгиевна считает, что хоть военную операцию в Чечне и необходимо было провести, но лучше бы обошлись без срочников:
— Не с такими сопливыми солдатами [воевать], как наши парни.
«Так держать, великие сыны наши»
Новую — специальную — военную операцию России Татьяна Георгиевна тоже поддерживает.
— Если бы мы не начали [СВО], жили бы мы на своей земле или нет? — рассуждает Татьяна Георгиевна. — Путин не начал войну, он её останавливает. Я ножки Буша ела, ножки Байдена есть не хочу. Под лапу Америки я не хочу. Страшно, больно, ревём, молимся, но… всё равно наши парни победят.
К 23 февраля 2023 года Татьяна Георгиевна вместе с другими матерями из Пермского краевого отделения общероссийской общественной организации семей погибших защитников Отечества написала письмо на фронт. «Таких воинов больше нет нигде, — сказала она в письме. — Я преклоняюсь перед вашим мужеством, силой духа, порядочностью. Я горжусь вашей преданностью Великой России. Так держать, великие сыны наши».
Татьяна Георгиевна сомневается, что сейчас в Украине много пропавших без вести российских солдат.
— Сейчас они все на виду, погиб так погиб, или в плен взяли. Не думаю, что есть без вести пропавшие, — рассуждает мать, шесть лет пытавшаяся узнать правду о сыне. — Это неопознанных, может, много, потому что [они] исковерканные.
*«Исламское государство» (ИГИЛ) признано в России террористической организацией.
