Специальная арт-операция

В феврале 2023 года в петербургском «ЧВК Вагнер Центре», созданном бизнесменом Евгением Пригожиным, прошла выставка художника Алексея Чижова под названием «Новый порядок»: масштабные живописные полотна Чижова, изображающие иностранных наёмников в полях опиумного мака, призваны были рассказать зрителю о «тёмной стороне американской гегемонии». Это не первая выставка с момента открытия «ЧВК Вагнер Центра»: параллельно с «Новым порядком» можно было увидеть фотопроект «Добровольцы», а чуть раньше — экспозицию клуба «Ночные волки» под названием «Война в лицах». Но Алексей Чижов — актуальный современный художник, а куратор выставки Александр Монтлевич — философ и сооснователь школы современного искусства «Пайдейя».

В последние десятилетия представителям контемпорари арта (эта калька с английского — contemporary art — прижилась в текстах критиков и кураторов) отводилась роль врагов традиционных ценностей, ниспровергателей устоев и проводников тлетворного влияния Запада, так что представить союз современного художника с ультра-патриотической структурой, активно воюющей в Украине, ещё недавно казалось невозможным. Журналист «Новой вкладки» Иван Козлов попытался разобраться, что представляет собой сообщество российских Z-художников и чем в действительности была выставка Чижова — разовым явлением или новым трендом.

«Я был счастлив, когда услышал призыв Путина»

Россияне по большей части не понимают и не принимают современное искусство, на которое часто навешивается ярлык «либерального». Как и в случае с политическим спектром, это чистая условность, но по факту оно всё равно регулярно противопоставляется «традиционному» искусству (формально тоже современному, но при этом чуждому всякого рода экспериментам с формой и содержанием). Это неприятие подтверждается социологией, но часто для того, чтобы получить определённый срез мнений, к ней прибегать не обязательно — достаточно зайти в комментарии к какой-либо новости, относящейся к этой теме, чтобы увидеть там полный набор устойчивых общественных стереотипов. Зачастую далёкими от арт-тусовки людьми современные художники воспринимаются как маргиналы и перверты, которые только и делают, что рубят иконы топором, наряжают обезьян ветеранами и, конечно, используют курицу не по её основному назначению.

В этом нет ничего странного, потому что на протяжении последних трёх десятилетий современное искусство в целом не пыталось стать понятным для людей или понравиться им — оно вполне комфортно чувствовало себя внутри герметичной художественной среды. На это равнодушие, граничащее с презрением и провокацией, общество зачастую отвечало соответственно — в том числе, пикетами, жалобами в прокуратуру или вандализмом.

С государством отношения у современных художников тоже складывались не особенно хорошо: ещё во времена перестройки их искусство было политизированным и часто оппозиционным. «Важно, что в этот период сложилась и ориентация на зарубежную аудиторию, которая ожидала от российского актуального искусства острого политического контекста. <…> Стереотип о том, что современное искусство — это непременный инструмент политической борьбы, искажает восприятие всей сферы», — писала по этому поводу социолог Мария Макушева. После февраля 2022 года ситуация обернулась предсказуемым образом: протестное (да и в целом независимое) искусство в России оказалось тотально зачищено.

Короче говоря, исторически отечественный контемпорари арт не вяжется ни с чем «провластным», «патриотическим» и уж тем более «провоенным». В том числе и поэтому выставка Алексея Чижова в «ЧВК Вагнер Центре» стала предметом такого широкого обсуждения. Сам Чижов являет собой одно из немногих исключений из этого правила. Он идентифицирует себя как «Z-художник» и, по отзывам коллег по цеху, уже много лет придерживается последовательной антиглобалистской, антизападной и пророссийской позиции. Политические вопросы художник затрагивал ещё в ранних выставочных проектах, которых за последние 13 лет у него состоялось более двух десятков.

«С момента начала СВО, — заявил Чижов в разговоре с „Новой вкладкой“, комментируя сотрудничество с „ЧВК Вагнер Центром“, — я как художник и гражданин полностью солидаризируюсь с работой бойцов ЧВК „Вагнер“ и поддерживаю их военную миссию по защите и освобождению русских людей на Донбассе. Это большое моральное удовлетворение: на моём маленьком участке художественного сопротивления стало возможным провести такую специальную арт-операцию и стать причастным через эту новую культурную институцию к поворотному моменту нашей истории».

Антивоенные настроения в арт-среде Чижов считает предательскими, а их носителей — внушаемыми и малодушными художниками. При этом он отмечает, что «не у всех ещё крыша отлетела куда-то в Грузию даже в этой среде». С такими людьми он продолжает тепло общаться, но, судя по всему, их не особенно много, и уж точно не чувствуется «запроса свыше» на их пророссийскую активность. Сомневаться в том, что такой запрос в принципе возможен, Чижова заставляют размышления о самой природе контемпорари арта. По его мнению, такое искусство развивалось как часть процессов глобализации, проводимых под прицелом «американской военной машины», а российские художники пытались встроиться в эту систему, чтобы сделать карьеру.

«Было бы странно, если бы они при этом не были западно ориентированы, — заключает художник. — Теперь же разрушение этой системы выбило экономическое и моральное основание у них из-под ног. Причину такой личной катастрофы они, обиженные, видят в СВО, в Путине. <…> Их даже в чём-то можно понять. Ведь их растили под эту систему в школах современного искусства, этаких идеологических теплицах. Теперь эти теплицы разбились, а их обитатели выкинуты в холодную реальность, где пытаются согреться, изображая что-то протестное».

Чижов же, напротив, попытался изобразить нечто провоенное, причём на материале, в котором изначально не было пророссийского пафоса. Выставка «Новый порядок» на самом деле не вполне новая. Эту, как её называет сам Чижов, «антиглобалистскую милитари-опиумную серию» он начал ещё в 2015 году, а в выставочную экспозицию картины впервые попали в 2018-м. И к моменту показа в «ЧВК Вагнер Центре» серия не особенно изменилась: добавилось лишь несколько новых работ. А вот контекст изменился, и от внимания автора это не ускользнуло: «После заявлений президента о западном колониализме [серия] вдруг пошла в ногу с внешней политикой государства. Я был счастлив, когда услышал эти слова и призыв Путина».

На выставке это отразилось самым прямым образом. Издание «Бумага» сравнило последнюю версию «Нового порядка» с предыдущей и заметило, что раньше в ней не шло речи об «американской гегемонии», а саму экспозицию при желании легко можно было трактовать как «антимилитаристскую». Впрочем, возможно, что такое смещение акцентов — заслуга в первую очередь куратора, написавшего сопроводительный текст. Им стал петербургский философ и преподаватель Александр Монтлевич, и это обстоятельство придало всей истории дополнительной скандальности.

«Скучная тема»

«В случае с Чижовым это, насколько я понимаю, давно сделанный выбор. В случае с Монтлевичем всё несколько более странно. Наверняка это кажется ему „весёлым экспериментом“, и это определённо вызов тому условно „левому“ сообществу, к которому он ранее примыкал. Мне видится в этом что-то трансгрессивное, саморазрушительное, нарушение каких-то базовых конвенций», — так считает Максим Евстропов, художник, философ и активист, более всего известный как создатель «Партии мёртвых».

С Александром Монтлевичем они знакомы по школе современного искусства «Пайдейя», в которой Евстропов, изначально приглашённый в составе группы {родина}, вёл свой курс по «политической магии». «Пайдейя» нравилась Евстропову своими странными околохудожественными практиками типа тульповодства и этнометодологии, но в последние годы своего существования она находилась в перманентном кризисе. Одной из причин, поставивших крест на существовании школы, был сталкинг ребёнка со стороны стоявшего у её истоков Монтлевича.

Неприятная история, в которой Монтлевич раскрывается как сталкер, с сомнительными целями преследующий художницу Марию Дмитриеву и её сына, была подробно изложена ещё в феврале 2022 года. Несмотря на то, что публикация не имела правовых последствий, а сам Монтлевич довольно клишированно (говоря, например, о зависти Марии Дмитриевой к его карьере) отверг обвинения в свой адрес, от него отвернулись многие коллеги и он был фактически изгнан из того самого «левого сообщества».

Вновь в публичном поле Александр появился спустя год — в роли куратора выставки в «ЧВК Вагнер Центре», и это заставило его бывших коллег актуализировать текст и снабдить его дисклеймером: «Эта новость возвращает нас к вопросам, которые были поставлены год назад: о связанности разных форм насилия, последствиям, к которым приводит некритичность и слепота художественно-теоретического сообщества к деполитизированному и деполитизирующему языку и способам мышления».

«Аполитичность либеральной сцены арт-мира привела к болоту, бессилию, стагнации, конформизму и системам лояльности к любой дичи, — говорит знакомая с ситуацией художница, попросившая не называть себя из соображений безопасности. — Педофил в „Вагнер Центре“? Отлично, интересно! А если посмотреть на динамику в современной философии и дискурсах последних лет, ничего не ёкало? <…> Выставка [„Новый порядок“] не проросла сама по себе, что-то предшествовало и что-то позволяло этому быть, почти не встречая критики. Потому что все дрочили на персональные выставки в какой-нибудь Anna Nova и пох, на каких условиях и чьи логики легитимизируя. По пальцам можно перечесть разборчивых и критических персон из совриска. Остальные предпочитают зажмуриться и не нагнетать».

Критику за сотрудничество с «ЧВК Вагнер Центром» Монтлевич считает преувеличенной, поскольку оно кажется ему вполне отвечающим духу современного искусства: «Комьюнити форсило эту тему токсичности, играло на ней, — рассуждает он в разговоре с „Новой вкладкой“. — И если встать на позицию „гражданина мира“, то само современное искусство — токсичная субстанция, „тёмная сторона“ которой выступает отнюдь не за дидактические ценности, а играет на диалектике негативной стороны человеческого существования».

В пользу версии Евстропова о личных мотивах Монтлевича говорит и то, что принципиальной позиции у него как будто бы нет вообще. В Facebook* он заранее объявил, что высказываться по поводу *** (спецоперации) в Украине не станет.

«Ну не высказываюсь и не высказываюсь, — устало сообщил он „Новой вкладке“. — Думаю, всем пофиг на мою позицию, как и мне нет дела до того, кто и что высказывает. На тему абортов я тоже не высказываюсь, на тему капитализма. Много вещей, про которые можно не высказываться, и СВО, по-моему, — одна из них. Скучная тема. Про неё мало что можно сказать».

На вопрос о том, как он сам оценивает новый для себя кураторский опыт и последовавшую общественную реакцию, Монтлевич сухо отвечает: «На четвёрочку».

Тотальная мобилизация духа

«Если разобраться с постироничными высказываниями в современном искусстве или, например, в литературе, выяснится, что часто они имеют в каком-то смысле реакционный оттенок и в конечном итоге работают на интересы власти», — куратор и руководитель музея современного искусства PERMM Наиля Аллахвердиева рассуждает об этом вне контекста истории Монтлевича, но кажется, будто речь идёт и о нём тоже.

Как бы там ни было, мы вряд ли когда-нибудь узнаем, сколько в поступке бывшего преподавателя «Пайдейи» было постиронии и «весёлого эксперимента», сколько расчёта, а сколько желания окончательно размежеваться с бывшим кругом общения.

Мотивы и взгляды других героев этого текста куда более однозначны. Среди них особой чеканностью и ультимативностью суждений выделяется Алексей Беляев-Гинтовт — пожалуй, самый известный и востребованный ультрапатриотический художник современной России. За плечами Беляева-Гинтовта участие более чем в сотне выставок и в парижской стипендиальной программе, его работы хранятся во многих музейных и частных коллекциях на родине и за рубежом, а за тридцать с лишним лет активной деятельности он обзавелся множеством знакомств в самых разных кругах. В общем, он вполне мог бы сделать полноценную международную карьеру, если бы идеологические установки так крепко не связывали его с Россией.

Стиль, в котором работает Беляев-Гинтовт, можно обозначить как имперский авангард, и благодаря нарочитой помпезности его трудно с чем-либо спутать: на красно-золотых полотнах изображены звездолёты в виде кремлёвских звёзд, бесконечные шеренги солдат с обнажёнными торсами или футуристические пейзажи Москвы, существующие вопреки законам физики. Прославился он не только как художник, но и как один из активнейших соратников философа Александра Дугина и стилист созданных Дугиным партий «Евразия» и «Евразийский союз молодёжи».

«Проект актуального искусства зародился за океаном, — говорит Беляев-Гинтовт. — Это явление сугубо англосаксонское. Именно там, где находятся хозяева дискурса, — центр принятия решений, а весь остальной мир воспринимается ими как периферия».

По мнению художника, для самого Запада этот проект обращён в будущее и является территорией поиска, а вот если применить его к России (к территории «оккупационной демократии»), то всё получится ровно наоборот: свободный поиск подавляется и теряет смысл, а современное искусство в отечественном контексте становится территорией «порождения неприятельских смыслов, которые заведомо нам противоположны».

Сам он, уже много лет будучи вписанным в систему отечественного совриска, не считает себя одиночкой в тылу врага, но и каких-либо примет зарождения «патриотического» проекта тоже не видит: «Увы, нет ни одной приметы. А вот что касается запроса на его реализацию — он необъятен и исходит от народов нашей страны. Важно, чтобы народы обращались к власти, минуя элиту, но, на мой взгляд, на сегодня ни прямого обращения народов, ни ответного сигнала нет. Два этих метафизических измерения ещё не повстречались ни разу. Я знаком со многими, могу позволить себе присутствовать на многих этажах [во властных структурах]: там ничего. Пока там нет ничего».

При этом Беляев-Гинтовт подсчитал, что с 1991 года в стране прибавилось не менее 50 тысяч обученных художников (он имеет в виду накопившееся за 30 лет число выпускников художественных вузов, а также обладателей ювелирных, архитектурных и прочих «творческих» специальностей), да ещё примерно столько же было до развала СССР. Итого, по крайне приблизительным подсчётам, — около сотни тысяч. Все они как-нибудь да действуют, замечает Беляев-Гинтовт, но у них нет ни объединяющей идеи, ни каналов коммуникации, позволяющих узнать друг друга и скоординироваться.

Вторая проблема, по его мнению, имеет административно-силовое решение: «Я пришёл к выводу, что единственная возможность каталогизировать сто тысяч авторов — поручить эту работу отечественным спецслужбам, потому что никто больше не справится. В идеале — предложить им 100 пунктов самореализации на гражданском, военно-гражданском или военном поприще. Конечно, никто не будет принуждаться ни к чему — только добровольный выбор».

Что же касается отсутствия общей идеи, то тут выход, по задумке Беляева-Гинтовта, ещё более прост: мобилизация. В данном случае — «мобилизация в духе»: «Эта мысль и чувство разделяются почти всеми, обсуждаются формы тотальной мобилизации в духе, но никаких признаков её мы не обнаруживаем. В пределе вся территория страны — тыл, а линия соприкосновения с противником — фронт. Но признаков формирования „страны-тыла“ мы тоже не видим».

Художник сожалеет о том, что власть так и не приняла решения о тотальной мобилизации, а наоборот, постаралась сделать так, чтобы жизнь «того, что должно стать тылом» после 24 февраля 2022 года совершенно никак не поменялась. По мнению Беляева-Гинтовта, ситуация выглядит так, будто где-то созданы целые штабы, которые тратят усилия на поддержание иллюзии мирной жизни. Он надеется, что в момент необходимости эти штабы столь же успешно и профессионально перейдут на военное положение.

«Пусть цветут все цветы — деньги, свастики, кресты»

Искусство, по идее, тоже должно тотально военизироваться, но в последние десятилетия «хозяева дискурса» предпринимали все усилия, чтобы ничего подобного не произошло, говорит Беляев-Гинтовт: противник работал на опережение, и все альтернативные направления мысли в контемпорари арте «безжалостно пресекались».

Для подтверждения этого тезиса художник вспоминает собственную ситуацию. В 2008 году он получил одну из важнейших наград в области современного искусства — премию Кандинского. Это вызвало грандиозный скандал и ответную реакцию. Причём не только в медиа, где ещё до финального решения жюри выходили материалы с заголовками вроде «Может ли ультраправый почвенник получить Премию Кандинского?», но и офлайн. На территории московского ЦСИ «Винзавод», где вручалась премия, левые активисты организовали пикет под лозунгами «Пусть цветут все цветы — деньги, свастики, кресты» и «Кандинскому стыдно!». Художник разгоревшуюся тогда дискуссию называет «травлей, не имевшей аналогов за последние десять лет».

Кажется, за прошедшие годы вручение тех или иных наград или выделение грантов правым и ультрапатриотическим проектам стало нормой и перестало кого-либо удивлять (но не возмущать). Однако Беляев-Гинтовт не ощущает, что за это время количество его коллег-единомышленников принципиально увеличилось. Отсутствие внимания и стимулов со стороны государства этому уж точно не способствует.

«Так уж позиционируется современное искусство в современной России, — рассуждает Наиля Аллахвердиева, — ведь оно до сих пор обладает достаточно высоким маргинальным статусом, невзирая на огромный путь, проделанный за последние 20 лет. А госзаказ на патриотические работы, конечно, существует, но отработка по нему идёт не в области современного искусства — она там невозможна. Скорее, в области стрит-арта. Улица — это отсутствие экспертного контроля между художником и публикой, она даёт популистский ресурс».

Максим Евстропов с этим мнением соглашается в главном — в отсутствии «высокого интереса», но не в деталях.

«С одной стороны, — рассуждает он, — я вообще не вижу какого-либо запроса на современное искусство со стороны государства и российского общества в целом. С другой стороны, „пророссийское“, правое или консервативное, или право-консервативное, современное искусство — давнишний тренд, со своими локальными традициями. И я бы не сказал, что этот тренд маргинальный».

Евстропов имеет в виду, например, «Новую Академию» покойного петербургского художника Тимура Новикова, который в начале девяностых совершил в своём творчестве консервативный поворот, став приверженцем «идеалов классической красоты» и противопоставив классику модернизму. Он обрёл немало сторонников и последователей, но, по мнению галериста и куратора Марата Гельмана, который тоже вспоминает Новикова в своих рассуждениях, у них ничего не получилось.

«Тимур Новиков — гений, — говорит Гельман. — Он выбрал себе в качестве художественной стратегии противопоставление Москве как части модернистского мира, построил свою философию. Все подобные [„Новой академии“] тоталитарные движения склонны к академизму — в том смысле, что они про прошлое».

По мнению Гельмана, ошибка последователей Новикова (в их числе, например, Беляев-Гинтовт или Сергей «Африка» Бугаев) была в том, что они попытались сделать движение из его личной игры, но то, что в искусстве может работать как личная стратегия, не сработает, будучи растиражированным. В пример Гельман приводит «человека-собаку» Олега Кулика, который сознательно противопоставлял себя европейской культуре: «„Вы считаете, что мы дикие, — значит, я буду диким, я буду кусаться“. Как персональная стратегия это успешно, но, очевидно, невозможно, чтобы всё искусство стало как Олег Кулик. То же вышло и с последователями Новикова: не случилось ни одного интересного явления из возврата к академическому „золотому веку“».

Максим Евстропов замечает, что в сегодняшней России гораздо больше от мейнстрима отстоит не правоконсервативное, а левое и критическое современное искусство. Заниматься им с каждым днём становится всё сложнее, и дело не только в военной цензуре.

«Сложившаяся на текущий момент в России художественная система — музеи, галереи, крупные регулярные выставки — очень консервативна и зависима от государства, — объясняет он. — Если пару лет назад какие-то институции ещё могли ориентироваться на западную критическую леволиберальную повестку — феминизм, деколониальность, экология и тому подобное, то сейчас это всё обессмыслилось. Кто-то продолжает поддерживать видимость художественной жизни, как будто ничего не случилось, а кто-то пытается соответствовать новой правоконсервативной повестке».

Марат Гельман считает логичным, что в художественной среде появляются конформисты, готовые сотрудничать с властью, и выставка в «ЧВК Вагнер Центре» — тому пример. «Но если они станут частью культурной системы, то через некоторое время их самих станут разоблачать, ведь на уровне языка эти люди всё равно останутся для власти чужими, — уверен галерист. — Так что, возможно, произойдёт очистка <…>, второй год войны ознаменуется тем, что власть будет отвергать и выводить на чистую воду своих конформистов».

В целом, по мнению Гельмана, современное искусство не сможет стать «патриотическим» потому, что интересы государства и художника во многом противоположны: любой, даже консервативный, художник мечтает о широкой известности, в то время как на сегодня ему предлагается только изоляция от мира, и нуждается в свободе — хотя бы для того, чтобы не тратить постоянные усилия, отслеживая колебания «генеральной линии».

«Это загадка, помноженная на тайну, — пожимает плечами Беляев-Гинтовт, отвечая на вопрос о формировании сообщества «арт-патриотов».— Но, конечно, есть у меня единомышленники на территории пластических искусств, есть и общие проекты«.

Например, в 2014–2015 годах он вместе с художником Андреем Ирышковым снял несколько видеороликов в качестве заставок для донецкого телевидения, но от них отказалось не только донецкое ТВ, но и телеканалы «Звезда» и «Спас».

«Метафизическое царство добра»

Действительно, если какое-то сообщество современных Z-художников и существует, то с объединением и самопрезентацией у него явные проблемы.

Незадолго до 24 февраля 2023 года Алексей Чижов анонсировал в соцсетях выставку некой «АртФракции Z», открытие которой должно было быть приурочено к годовщине начала войны в Украине. Выставка называлась «Время Z». Аннотация гласила: «Мы верим, что Россия — это метафизическое царство добра, это особая страна, где вечно стоит небесный град Китеж. В чём сила России и почему она всегда выстоит, показывают и рассказывают участники выставки „Время Z“» .

Кто эти «мы», неясно. Произошёл конфликт кураторов, и выставка сорвалась. Так или иначе, новое место для неё, по словам Чижова, в Москве до сих пор не найдено, и состав экспозиции так и остался загадкой, как и список участников.

Куратор и искусствовед Дмитрий Пиликин, которому приходилось вступать в фейсбучные дискуссии с Чижовым и его единомышленниками, утверждает, что вокруг художника сформировался некий кружок с собственной выставочной политикой, участники которого активно обсуждают идейных оппонентов.

«Там в тусовке есть ещё один перец, — рассказывает Пиликин, — который недавно засветился с довольно интересным кейсом. Он намеренно съездил в Финляндию, получил там поддержку от фонда Artists at Risk, а потом вернулся и написал „разоблачительную“ статью про евробюрократов».

«Один перец» — это художник и музыкант Ярослав Троянский.

Творчеству Троянского присуща ирония. Например, десять с лишним лет назад он создал скульптурную композицию «Казаки плюют в лицо Марату Гельману», вдохновлённую реальными событиями: в мае 2012 года во время открытия в Краснодарском выставочном зале выставки ICONS казаки действительно плюнули в Гельмана. Точнее говоря, плюнул вполне конкретный человек — настоятель одного из местных храмов отец Алексий, но Ярослав Троянский в своей скульптуре отказался от документальной точности. Зато сделал её сложной в техническом плане: игрушечные казаки действительно плевали в игрушечного Гельмана — для этого нужно было набрать в специальный отсек воды и нажать кнопку.

Троянский пояснил, что эта работа «в лёгкой юмористической форме отражала ситуацию в культурной политике», и заметил, что за прошедшие десять лет она «приобрела новый смысл». Сейчас он высказывается о Гельмане в негативном ключе («он из Черногории, полагаю, деньги НКО распределяет, открывает рот, нужные им фразы говорит в ютубе — максимальная скука»), но всё же отдаёт должное его чувству юмора: когда-то Троянский сам подарил Гельману скульптуру, и она долгое время стояла в галерее на «Винзаводе». Перед отъездом в Черногорию, впрочем, Марат скульптуру вернул: то ли не хотел брать с собой лишний груз, то ли шутка перестала казаться ему смешной.

Гельман этого уже не помнит, да и самого художника вспоминает с трудом: «Кажется, Энвиль Касимов нас знакомил, но, как по мне, это неинтересно. Сейчас интересно только одно: кого удастся вытащить из этой ситуации? Молодые, думаю, вытащат себя сами и станут частью европейской культурной машины, а старшее поколение — это, скажем так, моя забота».

Сам Троянский не заинтересован в том, чтобы его куда-либо вытаскивали: в европейскую культурную машину он уже заглядывал, и ему не понравилось.

«Войны будет больше»

Ярослав Троянский — один из участников пресловутой «АртФракции Z» и несостоявшейся Z-выставки. В первой, по его словам, числится несколько десятков широко известных художников, фотографов, писателей и журналистов, чьих имен он, как и Алексей Чижов, не называет. Но как минимум сам Троянский в «АртФракции Z» точно состоит, и состоит по праву: свою сегодняшнюю позицию он описывает как однозначно пророссийскую. Такой она была не всегда.

«В 2017 году из-за изменения законов в десятки раз сократился мой бизнес, я впал в хандру, внутренне винил правительство и внешние обстоятельства, и тут подвернулись либеральные митинги, — объясняет Ярослав. — Я просто увлёкся движем, но не слишком сильно, никакого уровня допуска я, слава богу, не приобрёл, но оценил на себе, насколько хорошо слеплена либеральная/западная пропаганда».

В результате действия либеральной пропаганды Троянский, по его словам, перестал получать системные знания, а чтение книг и лонгридов променял на скроллинг соцсетей. Он бы, возможно, так постепенно и превратился в закоренелого либерала, если бы поездка в Финляндию, предпринятая в первой половине 2022 года, не стала для него «прививкой от либерализма и глобализма».

Троянский поехал туда по приглашению фонда Artists at Risk, который счёл его художником, находящимся под угрозой преследования в родной стране, и пригласил на полностью оплаченную резиденцию. Спустя некоторое время Троянский пришёл к выводу, что приглашающей стороне от него нужно не искусство, а отработка «повесточки» в тенденциозном русофобском ключе. Возмущённый, он вернулся на Родину, написал несколько разоблачительных постов и дал пресс-конференцию в медиацентре «Патриот».

Настолько принципиальный и резкий поворот от либерализма к патриотизму — явление не самое частое даже среди художников. Однако Троянский утверждает, что всё произошло по-честному: «Изначально это не было какой-то провокацией, и я не знал, что так всё повернётся. Но в итоге есть провидение, и я рад всему, что произошло. Это большой опыт».

Пока что новый пророссийский и патриотический настрой не отразился в его творчестве напрямую, но наполнил картины новым содержанием: сейчас художник работает с темой истории собственной семьи. В частности, деда по материнской линии, прошедшего всю Великую Отечественную, и прадеда по мужской линии, капитана военного корабля «Красный Восток», который был расстрелян в 1938 году, а в 1958 году реабилитирован посмертно.

По мнению Троянского, сегодня в обществе совершенно точно есть потребность в пророссийском современном искусстве: «В целом [людям] надоела однотипная хтонь, — говорит он, — серые изображения деревянных туалетов рядом с надписью „Россия“. Проблема западного искусства, которое делается и финансируется НКО и в итоге разведками США, Англии и части ЕС, такова, что это однообразные, скучные, издевательские работы на заданную тему, и эта тема в итоге будет профинансирована как сложносоставная пропаганда. А наша Русская идея — это космос, духовность, вера, телепатия, йоги всякие, природа, Бог».

Троянский считает, что сегодня многие современные художники занимают пророссийскую позицию, но пока не могут заявить об этом, поскольку начальники современных культурных институций до сих пор по большей части «западники». Впрочем, ситуация, по его мнению, меняется: «Мы все были рады начавшимся переменам, например изгнанию Трегуловой и Лошак».

Выставку Чижова в «ЧВК Вагнер Центре» художник называет проявлением «интеллектуального панка в чопорной и лицемерной среде современного искусства». Троянский уверен, что со временем таких выставок будет только больше.

«Ясно, что войны не станет меньше, — рассуждает на ту же тему Беляев-Гинтовт. — И столько же, сколько есть сейчас, её тоже не будет. Её будет только больше, а значит, обнаружение наше неотменимо, как восход солнца, как наша победа. Уверен, — чеканно завершает он свою речь, — враг будет разбит, победа будет за нами!»