После начала боевых действий в Украине западные коллеги отказываются от проектов с россиянами. Учёным в России теперь почти невозможно купить иностранное оборудование, для них закрылись международные конференции, а научные центры ликвидируют из-за антивоенных высказываний их сотрудников. Рассказываем, как живут в условиях *** [«спецоперации»] российские исследователи.
«CAR-T-терапию пришлось остановить. Для многих онкобольных она была последней надеждой»
Владислав (имя изменено) — сотрудник Национального медицинского исследовательского центра (НМИЦ) детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Дмитрия Рогачёва. До недавнего времени центр проводил CAR-T-терапию для онкобольных детей: у пациентов брали клетки организма, «дрессировали» их на уничтожение опухолевых клеток и вводили обратно. Впервые процедуру по технологиям и на оборудовании немецкой компании Miltenyi Biotec провели в Москве в 2018 году. С тех пор, вспоминает Владислав, такое лечение спасло жизни больше ста онкобольных детей, которым не помогла другая терапия. Но в конце марта из-за ситуации в Украине компания Miltenyi Biotec прекратила поставлять оборудование и технологии в Россию.
«CAR-T-терапию пришлось остановить. Для многих пациентов она была последней надеждой: они, скорее всего, умрут, хотя могли получить качественное лечение. Клеточная терапия реально спасала жизни, у большинства больных была ремиссия, причём без побочных эффектов. А сейчас придётся вернуться к химиотерапии с её тяжёлыми побочками», — говорит Владислав.
Российские учёные несколько лет работают над созданием собственной CAR-T-технологии. Но их разработки, по словам онколога, даже не вышли на доклинический этап. Начать клинические исследования с пациентами, по прогнозу Владислава, получится в лучшем случае к концу 2023 года. И даже если в России разработают свою технологию клеточной терапии, всё равно нужно будет уникальное оборудование, которое Miltenyi Biotec больше не поставляет. Аналогичные приборы можно закупить в других странах. Но, отмечает медик, в условиях *** [«спецоперации»] не все согласятся поставлять их России.
«У центра имени Рогачёва есть другие проекты по лечению онкологии. Например, таргетная терапия: внутрь клетки загружают лекарство и запускают в организм, чтобы атаковать опухоли изнутри, — рассказывает Владислав. — Это почти завершённая российская разработка, оборудование для неё тоже внутри страны конструируют, в 2022 году обещают закончить. На это есть надежда. Но вот о CAR-T-терапии на ближайший год точно можно забыть. Хотя можно бы было вылечить от рака сотни людей».
Ядерные бомбы вместо коллайдера
32-летний Арсений Шабанов работает в Институте ядерных исследований Российской академии наук: делает детекторы для экспериментов по столкновению частиц в коллайдерах, которые строят в Дубне и в Германии. Лаборатория Арсения с 90-х годов сотрудничает с Европейским центром ядерных исследований (ЦЕРН), поэтому учёный часто летает в командировки. Даже в пандемию он бывал в Германии по приглашениям от научного объединения.
24 февраля, когда Владимир Путин объявил о начале *** [«спецоперации»], Арсений тоже был в Германии. Признаётся, что впервые задумался, стоит ли лететь обратно, но всё же решил вернуться. В России физик сразу начал говорить о том, что из-за *** [«спецоперации»] и санкций у РАН будут серьёзные проблемы. Руководство лаборатории, по его словам, отмахнулось: «Побузят, перебесятся и перестанут». «Сейчас к ним понемногу начало приходить понимание ситуации. Вместе с официальными письмами о том, что тот и другой европейский институт прекращает с РАН сотрудничество», — говорит Арсений.
Физик вспоминает, что ограничения по сотрудничеству с россиянами появились не сразу. Лишь когда от руководства германских институтов пришли официальные распоряжения, немцы начали сворачивать коллаборацию. Сейчас немецкие научные журналы отказываются печатать статьи учёных, аффилированных с российскими институтами, не допускают их на конференции. Для публикаций и выступлений исследователям приходится убирать из статей и докладов упоминание российских организаций. Новые совместные проекты Германия остановила, позволяет лишь закончить почти готовые.
«Учёные, которые работали исключительно в западных экспериментах, — в тяжёлой ситуации. Вся работа, которую они делали, просто прекращена, — говорит Шабанов. — ЦЕРН пока не остановил сотрудничество, но сократил. Наша лаборатория, которая работает с Китаем, оптимистично настроена: мол, нам тут санкции нипочём. Такое впечатление, что их только собственная ситуация интересует. Часть моих коллег остаётся в Германии. Говорят, с ними нормально общаются. Правда, один немецкий учёный часто забегает в кабинет, где сидит наша сотрудница, и вслух удивляется, что с ней продолжают контактировать. В том же кабинете сидит учёная из Украины, она с моей коллегой работает нормально».
С недостатком оборудования Арсений пока не сталкивался. Но для каждого эксперимента в области ядерной физики, по словам учёного, нужна уникальная электроника. В таких условиях российская ядерная физика будет существовать, но в усечённом формате.
«Есть прикладные задачи вроде создания ядерных бомб или атомных реакторов. Уж в этом-то Россия постарается заместить зарубежную электронику, — говорит ядерщик. — И если нашему руководству захочется завершить статусный проект, например коллайдер в Дубне, они это сделают: вольют гигантское количество денег, завезут электронику и даже доведут дело до конца. Потом прибегут пропагандисты и скажут: „Есть российская наука, не нужны нам западные технологии!“ Ради этого постараются. Но наука как часть мировой вряд ли сможет существовать. Давненько не слышно о важных достижениях северокорейских или иранских учёных, хотя они вполне успешно сидят и клепают ядерные бомбы. Мы тоже так сможем, но передовых открытий, конечно, не будет».
Специальная политология
Центр сравнительных и политических исследований при историко-политологическом факультете Пермского госуниверситета открыли в 2012 году. Работать он начал при поддержке Европейского университета в Санкт-Петербурге, финансирование получил от фонда «Открытое общество» Джорджа Сороса. Центр проводил историко-политологические исследования, устраивал конференции, воркшопы и открытые семинары. В группе ЦСИПИ «ВКонтакте» можно увидеть приглашения на онлайн-лекции о развитии рыночных отношений в России в начале 90-х, влиянии американской академической революции на современную политическую науку и другие. Выпускники кафедры политических наук, для которых сотрудники центра читали лекции, поступали в магистратуру и аспирантуру в престижные вузы в России и за рубежом, проходили конкурсы на международные стажировки.
Недавно уволившийся из Пермского госуниверситета Николай (имя изменено) вспоминает, что первой темой ЦСИПИ стало исследование патронажа и патрон-клиентских отношений в обществе. После политологи изучали городскую политику, состояние гражданского общества в современной России, новые политические движения. В разные годы в центре работали до девяти сотрудников, в 2022-м — семеро. Николай говорит, что вопросов от чиновников или силовиков к сотрудникам ЦСИПИ не было — научные публикации читают в основном другие учёные.
«Например, мы получали грант на исследование политической мобилизации после 2017 года. Понимающий знает, что эта мобилизация связана с движением Навального. Но в гранте ты напрямую об этом не пишешь, и проблем никаких нет», — рассказывает политолог.
Через неделю после начала *** [«спецоперации»] центр опубликовал на своих страницах в соцсетях антивоенное заявление, подписал открытое письмо российских учёных и журналистов против *** [«спецоперации»]. Сотрудники ЦСИПИ высказались против событий в Украине и на своих личных страницах. Уже 9 марта Пермский университет объявил, что центр закрывается. Ставки при факультете историко-политических наук ликвидировали, сотрудников перевели на другие кафедры. Николай говорит, что «через вторые-третьи руки» ему известно, что закрыли ЦСИПИ из-за открытой антивоенной позиции сотрудников. Сейчас, по словам политолога, учёные находятся в недоумении и недовольстве. Кто-то уже ушёл из университета, кто-то собирается уходить. Сотрудники центра договорились, что неформально продолжат считать себя ЦСИПИ и вести исследования.
Николай отмечает, что из-за событий в Украине институциональные связи с западными коллегами они теряют, но ЦСИПИ иностранные учёные не «кэнсили». Даже наоборот, поддержали и предложили помощь, причём не только из Европы и США, но и из стран СНГ. О том, будут ли развиваться социальные науки в РФ в нынешних условиях, рассуждать Николаю сложно.
«Не знаю, как прогнозировать и на что опереться в этом анализе. В начале „Роскомнадзора“ мы обсуждали, что непонятно, как сейчас политологам говорить про политику. Учёным реально страшно писать и произносить некоторые вещи. Это и до „Роскомнадзора“ было из-за повышения градуса репрессий. Например, молодая коллега задавалась вопросом, нужно ли в научных публикациях о движении Навального делать дисклеймеры по поводу экстремизма и прочего. Беспокоилась, что студенты могут написать на неё донос. Атмосфера тягостная была, а что сейчас будет с наукой, я вообще не представляю».
«Через недельку всё уляжется»
Нейробиолог Василиса (имя изменено) больше года работала младшим научным сотрудником в лаборатории одного из дальневосточных вузов. До недавнего времени их университет в партнёрстве с коллегами из Швейцарии исследовал причины появления патологий у новорождённых и онкозаболеваний. Учёные были близки к тому, чтобы начать доклинические испытания по методам лечения рака молочной железы.
Девушка говорит, что в первую же неделю после начала *** [«спецоперации»] компания-посредник объявила, что не может продать им зарубежные реагенты и оптику: поставщик перестал выходить на связь. Хотя реагенты, говорит Василиса, были «фуфловые», а стёкла — самые простые, «расходник, который постоянно ломается». Компания пообещала лаборатории Василисы, что «через недельку всё уляжется», но не прислала нужные товары и спустя два месяца. Из-за этого учёным пришлось остановить исследования, а студенты не могут сдать курсовые.
«Мой научный босс много лет живёт и ведёт проекты в Швейцарии. Он сказал, что им приостановили гранты на выплату зарплат и ему пришлось сокращать штат, — рассказывает Василиса. — Коллеги боятся, что их депортируют в Россию и придётся работать учителями начальных классов».
Сама Василиса почти сразу после начала *** [«спецоперации»] улетела из России в Турцию. Говорит, отчасти из-за того, что остановилась работа и упала зарплата. Отчасти из-за того, что её научрук в дальневосточном вузе поддерживал *** [«спецоперацию»], а на вопросы о том, как решить текущие проблемы, не отвечал и никак не поддерживал. Лишь после того как Василиса сообщила о подготовке к отъезду из России, начальство обрушило на неё «волну хейта» и больше не выходило на связь.
В Турции у Василисы есть возможность поступить в университет и продолжать исследования по нейробиологии: девушка говорит, что эта наука там на уровне европейских вузов. Возвращаться в Россию в ближайшие годы Василиса не планирует, но не считает, что исследования по нейробиологии в стране остановятся. В университете, где она работала, хорошая ситуация с оборудованием и заказывать учёным не нужно почти ничего. Вузы, которые нуждаются в реагентах и приборах, могут просить их у коллег в соседних университетах.
«Если в этой ситуации учёные смогут объединиться, то всё получится. Но я работала в трёх институтах Дальнего Востока, и отношения у них напряжённые, — отмечает при этом Василиса. — Как-то после беседы с коллегами из другой лаборатории ко мне подошла научрук и сказала, что мы с ними не дружим».
Сто шагов назад за один год
Сергей (имя изменено) работает в одном из крупных и ведущих госуниверситетов России. Его лаборатория изучает поведение человека: различия мыслительных процессов мужчин и женщин, связь между набором генов и математическими способностями. Область лежит на стыке психологии, когнитивистики и нейронаук.
«С началом всего специального и военного» из работы Сергея исчезло долгосрочное планирование, стало «неприятно и тревожно». Первым делом сорвалась поездка в Европу на конференцию, которую учёный очень хотел посетить. Организаторы в переписке уверяли, что не против его участия, но учёный не смог удалённо оплатить оргвзнос, с вылетом из РФ тоже были сложности. В итоге с докладом выступил европейский коллега Сергея, который тоже участвовал в проекте. Появилась и проблема с оборудованием: в России нужные приборы не делают, а если и делают, то «точно такие же, только поменьше и другие», шутит учёный. Сейчас исследователи думают, где и как достать технику. Несколько проектов пришлось приостановить, и неизвестно, как скоро лаборатория их возобновит.
При этом, говорит учёный, коллеги из других стран не изменили отношения к исследователям из России: «все понимают, что у нас в стране другой уровень принятия решений». Многим международным институтам запретили работать с российскими, но личное общение осталось, сохранилось.
«Российские коллеги повисли в воздухе. Мы очень долго шли к тому, чтобы российская наука стала международной, а другой она и не может быть. Печатались в журналах, налаживали контакты. Для меня это своеобразный патриотизм: про работу, сделанную в России, читают во всём мире, — признаётся Сергей. — Наука ведь про строительство мостов и объединение усилий. Сейчас говорят про поворот на Восток: Китай, Тайвань и всё такое. Но ведущие научные центры пока в Европе и Америке, Китаем всего не заменить. Наука не может существовать в изоляции. Если всё так и останется, мы шагнём на 100 шагов назад за год. Хотя за последние 20 лет сделали примерно 30 шагов вперёд».
