Опыт тела

Женщины старше 45 лет осваивают новые профессии, бегают марафоны, участвуют в модных показах, учатся танцам и живут ярко — в России тоже. Вопреки сложившейся культуре, этот возраст становится временем смелости и новых возможностей. Одновременно 45+ — это возраст гормональных изменений, вслед за которыми меняются тело и внешность. Образ тела исчезает, размывается: женщины меньше фотографируются, выбирают более закрытую одежду, а про тело чаще говорят в контексте спорта и медицины. Для этого материала восемь героинь от 46 до 60 лет снялись обнажёнными и рассказали, что думают о своём теле и возрасте.

Елизавета, 47 лет, Санкт-Петербург

— Своё тело я плохо знаю, узнаю его только последние два года. Всегда были ограничения, связанные с телом, в супружеской жизни, потому что мой муж был священнослужителем. У нас даже интимная близость могла быть в одежде. Или, например, мой супруг никогда не касался моей груди. И он единственный мужчина, который был в моей жизни. То есть сексуального опыта у меня почти нет. Я была существом для рождения детей. У меня была радость — ожидание ребёнка, рождение ребёнка. А отношений с мужчиной как бы и не было. И тело в какой-то момент для меня стало врагом, я начала полнеть, мне стало тяжело ходить. Я понимаю, что хочу оставаться молодой, подвижной, энергичной, а моё тело как будто этому сопротивляется. Я сейчас разбираюсь, как его реабилитировать.

Муж на меня давил сначала психологически. Потом началось, что он мог мне пощёчину залепить. Выгнать на улицу на ночь — я могла где-то на чердаке ночевать. Несколько лет спала в одежде — мало ли что. А потом он меня дважды сильно избил. И после второго раза я поняла, что всё, хватит.

Дети его любили, и я им, конечно, говорила, какой хороший папа. Они ничего не видели, а потом выросли и поняли. А он стал и на них замахиваться и как-то ревновать к ним. Сына на учёбу не отпускал. И я в какой-то момент осознала: если я не уеду сейчас с сыновьями, они уедут сами, убегут, и это будет хуже.

До своего непутёвого замужества я была волевой, активной, первый конкурс красоты в школе провела. Но часто шучу: у меня от этого замужества хорошая побочка — девять детей. Они все очень разные, но я с ними со всеми в тёплом контакте, мне с ними хорошо. Меня каждый из них воспринимает по-своему. Сейчас со мной четверо сыновей осталось, и им со мной комфортно.

И вот это желание ожить, восстановить тело появилось в последние полгода. Когда в Питер переехали, увидела своё отражение в витрине: это что-то такое было согнутое, с опущенными плечами — меня это так напугало. Мне 47, но я люблю говорить, что мне 50. Мне так комфортнее, я понимаю, что старше выгляжу, и не хочу пугать людей, что можно в 47 выглядеть вот так.

Мы как-то пошли с дочерью по магазинам, я набрала каких-то депрессивных тканей — чёрных, серых. А дочь нашла мне что-то, что я бы никогда сама не выбрала, но мне так понравилось.

И я понимаю, что если сама не буду о себе заботиться, то кто? Всю жизнь: дети, муж — и я, такая самоотверженная. А это неправильно.

Я люблю двигаться так, чтобы это было привлекательно. Сейчас выравниваю шаг, выравниваю спину — хочу выглядеть максимально молодо хотя бы в движении, даже если не лицом. Хочу научиться хорошо и красиво двигаться. Красиво и естественно.

Хожу в тренажёрный зал и йогой по видео занимаюсь, со спиной много работаю. Слежу за врачами, кто видео делает для тех, у кого варикоз, артроз, потому что мне это надо учитывать. Массаж ещё.

У меня уже в сорок лет было состояние, что я не женщина, причём в сорок я выглядела гораздо хуже, чем сейчас: очень худая, очень страшное лицо. Тяжёлая ситуация была. И всё дети, а ты мать.

А сейчас слушала недавно психолога [Татьяну] Мужицкую, она говорит, надо поймать кайф в себе и чтобы другим было с тобой кайфово. Интересно, комфортно. И мужчинам в возрасте, и молодым тоже — им нравится, когда есть какой-то эмоциональный комфорт. Это наше поколение так воспитывали: в пятьдесят ты уже должна в платочке ходить, носочки вязать.

Я нашла в интернете женщин, которые в 92 года поднимают штанги в спортзале. Вот это моя планка. Надо дать себе свободу, не надо зависеть от мнения окружающих, родственников. Ты живёшь один раз. Я как-то занимаюсь на кухне, ноги в берёзку и за голову потом, а сын заходит: «Мать! Ты хоть обратно потом развернёшься?!» (Смеётся.) Говорит мне: приходи в школу на собрание, посмотришь там на всех, поднимешь себе самооценку.

Как себя чувствует тело, так себя и ты чувствуешь. Оно же уверенность даёт. И я хочу выглядеть хорошо, не оправдывать какие-то вещи вроде живота возрастом.

Илона, 46 лет, Петрозаводск

— Моя бабушка умерла в 89, за год до этого у нас с ней был разговор, потому что меня всё время мучил вопрос о старости: как бабуля себя чувствует в этом возрасте. И я спрашиваю: «Бабушка, в каком возрасте ты почувствовала, что старость уже пришла?» Она на меня очень рассердилась, сказала: «Ты что! Я о старости даже сейчас не думаю!»

Я работаю косметологом и непосредственно этого касаюсь. Женщины, которые зациклены на возрасте, которые боятся стареть, они бегают по замкнутому кругу: делают инъекции, кто-то на пластические операции ложится. Даже какая-то молоденькая девочка увидит у подружки — и тоже захочет. А одна, например, пришла с акне, ей сказали: милая, тебе ботокс пора колоть. А ей 25 лет.

Мне кажется, эти комплексы из детства, а потом в семье: если с мужчиной нет взаимопонимания, ощущения поддержки, то женщина начинает в себе ковыряться, искать, что не так, доказывать что-то. Что с собой сделать, чтобы заметили, полюбили, чтобы уверенность в себе появилась.

Вообще всё может быть, если без фанатизма: и ботокс, и мезотерапия, и филлеры. Но, если у человека нет внутренней уверенности, это не сделает его счастливым. А когда уверенная, то идёшь уверенно, несмотря на морщины. Хотя мы иногда спорим с клиентками. Они говорят, это тоже о любви к себе: делать ботокс или пластическую операцию. Мол, я могу себе позволить, могу так о себе позаботиться.

Так-то я своим телом очень довольна. Особенно ногами — у нас у всех в родне они красивые. Только живот не очень. Но у меня трое детей, три кесарева. После кесарева живот провисает, такие особенности. Я бы, может, абдоминопластику сделала, но так боюсь операций! А эта — тяжёлая, длительная. Как вспомню, как после кесарева всё заживало, ой.

Конечно, возраст ощущается. Больше лени появилось. Где-то что-то кольнёт, думаешь: о-о-о, наверное, это уже возраст. Но у меня очень мало физической нагрузки, много работы. Наверное, был бы спорт, было бы лучше.

Не могу сказать за всех, но я с детства слышала о себе, когда куда-то с родителями приходили: «Какая красивая девочка, это от любви такие красивые дети рождаются». У меня вообще голова не болит за то, чтобы ботокс делать или что-то ещё. Меня это не беспокоит, я в себе уверена, и отношения с мужем поддерживают, конечно, они крепкие. Когда мы только начинали встречаться, я помню, он мне сказал: «Только попробуй похудеть хоть на один сантиметр». И я и не похудела, только прибавила. (Улыбается.)

Наталья, 47 лет, Санкт-Петербург

— Мне не нравится такое христианское разделение на тело и душу. Что душа важнее тела, а тело бренно и грешно. Рассуждения, что я такая прекрасная душа, закованная в скафандр тела, — на мой взгляд, ханжество. Для меня важно, что без тела я мало что могу. Телом ты видишь мир, слышишь мир, ощущаешь ветер на коже, воду, тёплый песок. Это способ бытия в мире. Причём тот способ, который тебе доставляет много эмоций, а эти эмоции питают остальное: творчество, аккумуляцию внутренних сил, любовь к близким, к окружению. Тело — это источник и проявление жизни.

С возрастом, конечно, чувствуешь, как тебя покидают силы, это ощущается физически. Это для меня оказалось очень тяжело: внутреннее наполнение остаётся прежним, а у тела есть как будто бы уже какие-то ограничения. Как у аккумулятора в телефоне ёмкость становится меньше, так и у тебя становится меньше жизненных сил. Ещё десять лет назад я, наверное, могла за день сделать в два раза больше. А сейчас я действительно не могу это физически, и это меня чертовски бесит. Приходится с этим считаться. Какой-то процесс принятия.

В моей жизни всегда было много физической активности, и мне это нравилось. Это такое удовольствие от движения телом, от того, что ты чувствуешь, как оно тебя слушается, когда оно гибкое, сильное, выносливое. Сейчас на физкультуру у меня уходит даже больше времени, чем раньше, но это тоже способ быть, важная часть. Я теперь не так часто хожу и гуляю много часов напролёт, сил нет или какие-то дурацкие взрослые дела, поэтому выделяю время, чтобы заниматься. Когда не занимаюсь, чувствую, как увядаю: сил меньше, желаний меньше.

Я никогда не переживала из-за внешности, разве что в школе под воздействием окружения. Но это быстро прошло, и меня всё устраивало. Тело работало, оно позволяло мне много чего делать. Я ничего никогда не хотела менять, меня всё устраивало. Я просто принимала это как данность, с благодарностью. Но, как любая женщина, боялась каких-то внешних изменений: когда начинаешь замечать первую седину, когда появляются морщинки. Я думала, это будет сложно, но оказалось — нет. И вот эти внешние изменения дались гораздо проще, чем то, что стало меньше сил. Возраст оказался не про внешнее, а про внутреннее.

Как ни странно, раньше успевала больше, но и сожалений об упущенных возможностях было больше. И как будто бы тело сохраняет психику, что-то расслабилось. Вот это ограничение сил как будто даёт новые возможности: ты делаешь меньше лишних движений, оцениваешь — а оно тебе надо? а действительно ли это нужно? а можно ли это не делать? И это невероятный кайф: понять, что от чего-то можно отказаться, лучше посидеть, полежать и подождать — и что-то само решится. Меньше лишней суеты, как будто бы ближе к принципу Парето, когда ты делаешь те важные 20%, а на остальное забиваешь. Главное, что это не особо разъедает, будто ты что-то упустила. Так становится проще жить.

Елена, 48 лет, Санкт-Петербург

— В балете нагрузки больше, чем в художественной гимнастике. Надо тянуться, выворачивать ноги. У меня до сих пор какие-то привычки сохранились. Пришла сейчас работать, и через какое то время стали спрашивать, чем раньше занималась, — видно.

Балет — это тяжело, но это хороший тренинг, хорошая практика на жизнь. Всё даётся легче, потому что была хорошая подготовка. И с физическими нагрузками: вроде маленькая, худенькая, а сил достаточно. И внутреннее воспитывается в училище. В десять лет ты попадаешь в школу выживания: более способные отсеиваются, неспособные отсеиваются, остаются такие хорошие середняки — вот из них, как правило, появляются те звёзды, которые всего своим трудом добились.

Из-за балета и стеснения как такового нет. Я с десяти лет привыкшая. Когда принимают в Академию Русского балета, тебя раздевают до трусиков, на тебя смотрит куча педагогов — и мужчин, и женщин. Практически голая начинаешь что-то танцевать, показывать. Смотрят твои данные, потом медкомиссия. На гастролях обычно нет нормальных раздевалок и гримёрок, всё вместе: раздеваемся, гримируемся, друг другу костюмы застёгиваем.

Помню, как в 17 лет познакомилась с мальчиком, который к этому никакого отношения не имел. У него был первый вопрос, когда он пришёл посмотреть балет: «А вот вы танцуете, вас там в поддержках ребята трогают, неужели они не возбуждаются?» Не возбуждаются. Партнёр — это станок, который тебе помогает сделать что-то, тебя держит. А ты для него… ну, как штанга, наверное. Надо поднять, удержать, куда уж там рука залезет — не так важно. Честно, мы даже не задумывались на эту тему: все хотели быть великими танцовщиками.

Хотя педагоги говорили, что надо учиться, надо знать русский язык, иностранный, физику, потому что не у всех [с балетом] получится, в 17 лет судьба может так ударить по голове или по ногам, что просто вылетите. Вылетают многие.

Я, по сути, вылетела [из профессии] в 28 лет из-за травмы — и вообще не знала, что мне делать. Я лежала и смотрела в потолок целый год. Трагедия была. Потом в 29 родила и возвращаться не стала. А потом начала осваивать другие профессии. И в торговле работала, и сейчас в клининговой компании, но это меня совсем не расстраивает. Потому что любая профессия важна: ты работаешь, ты зарабатываешь деньги, ты себя обеспечиваешь.

Я свою работу как фитнес воспринимаю. Вот я наклонилась, вот заднюю поверхность бедра потянула. Это уже в голове, мы всегда двигались, любое движение продумывали. Если надо выйти красиво или пройтись по коридору со шваброй — я могу это сделать. Можно красиво наклониться, присесть, потянуться, дотянуться куда-то. Вот такие вещи люди замечают, обращают внимание. Девочка, которая дотянется куда угодно, которую можно запихнуть в любую щель.

Нас так учили: надо делать идеально. Если ты делаешь что-то, даже батман тандю, его надо делать идеально. Если ты приходишь в зал, начинаешь работать, репетировать, значит, надо делать идеально. Если не хочешь, закрой дверь и уйди. Скажи, что сегодня не готов, — тебя никто за это ругать не будет. Честность, трудолюбие, способность что-то делать через боль, когда просыпаешься и у тебя всё болит, — если ты к этому готов, тогда да, ты чего-то добьёшься. Но это не профессия для будущего. Надо думать, чем заниматься потом: в фитнесе работать, преподавать или удачно замуж выйти.

Честно, мне сейчас моё тело нравится. Если бы не животик после родов… Но вообще я его люблю. Я горжусь тем, что у меня трое сыновей, я родила красивых мальчиков, умных, теперь нужно, чтобы выросли личности. Средний сын очень похож на меня по данным, я хочу его в балет отдать. Получится что-то или нет — не знаю, но это очень хороший опыт.

Ирина, 49 лет, Сертолово (Ленинградская область)

— Самый сложный, наверное, период был где-то в районе сорока. Сорок — сорок пять. Ты будто «выходишь с этого рынка». Ты концентрируешься на этом, думаешь, надо что-то делать, куда-то бежать — или просто страдать по этому поводу. У меня в тот период была ещё и сильная депрессия, и я казалась себе совсем старушкой. Что всё прошло. Ничего дальше не будет. Сплошная тьма какая-то. И залипание в том, как ты выглядишь. Слияние со своей внешностью и то, что ты видишь себя как не себя. Представляешь себе одно — в зеркале видишь другое. Сейчас, когда во сне смотришься в зеркало, то же: видишь себя не то что моложе, но будто какой-то сущностный образ — в молодости этого не было.

Сейчас уже нет такого залипания. Могу, конечно, из-за чего-то расстроиться. Но я понимаю, что более-менее управляю тем, как я выгляжу. Я освоила самомассаж лица. Начала заниматься скандинавской ходьбой — она выправляет осанку. Челюстная линия моя мне сейчас больше нравится, чем в 44. И у меня нет этой беспомощности, как была тогда. Не надеюсь, что кто-то другой решит эти проблемы.

Я наблюдаю за классными пожилыми женщинами, они вдохновляют. У них лица продолжают жить. Они не убегают от своего лица, не мертвеют лицом — они подвижные, с мимикой, даже когда с морщинами. Думаю, надо бояться того, что лицо застынет.

Я помню, что у меня около сорока так и было: лицо застыло. Я чувствовала, что мне хочется снять лицо. Но в тот момент я не знала, что можно делать вот так и вот так (показывает интенсивное разминание лица). То есть у нас же вот этот миф, что лицо надо вот так вот только (очень мягко касается лица). А там же мышцы. Теперь я знаю, что можно жёстко разминать, и если где-то что-то застывает, просто могу помассировать нормально.

Я давно занималась танцевальной импровизацией, а около года назад попала в контактную. Для меня это место, где ты можешь совместно с другими людьми прожить телесную аутентичность. Мне нравится, что там есть хулиганство. То, что ты можешь быть дурацким, быть без маски, быть в контакте с другим: подойти к человеку, подуть на него, полежать на нём. Что-то такое детское и игривое, но в детстве у меня этого было мало, я играла сама по себе всегда. А здесь я будто снова в детстве, почти с нуля.

Я замечаю, что у живых лиц, особенно где-то после сорока, возраст начинает варьироваться в зависимости от настроения и состояния здоровья. Человек может выглядеть прям старым, а потом раз — и молодым. А ещё я думаю: когда ты молод, ты движешься, и кажется, что дальше будет только лучше. А потом понимаешь: что-то лучше уже не станет. Я понимаю, что, может, физическое состояние будет получше, гормональный фон выровняется, можно нащупать какой-то баланс, и я знаю женщин, которые в 50 болели, а в 60 чувствуют себя прекрасно.

Но всё равно надо понимать, что превратишься в старуху, и нужно ответить, какой ты хочешь быть старухой. Как со смертью: смерть будет, но ты можешь выбрать, какой ты её хочешь. Нет варианта «никакую», но ты можешь выбрать. Животные умеют выбирать смерть. Так и со старостью: принять, что ты движешься в эту сторону. И понять, какой ты хочешь быть.

Ольга, 54 года, Екатеринбург

— Жить с этим телом сейчас, конечно, гораздо труднее, будем честны. Но вернуть его в 30-летнее или 35-летнее состояние очень сложно, иначе надо заниматься только этим, мне кажется. А я не могу себе этого позволить. Не хочу себе этого позволять. Хочется, чтобы тело было здоровое, — это, конечно, да. С другой стороны, я занималась достаточно регулярно. Я в целом восстановилась после двух протрузий, когда не могла разогнуться, встать с кровати, завязать шнурки, какие-то ещё простые вещи. Но летом ноги отекают, лодыжек не видно. Что-то в организме неправильно работает.

Я могу почти всё, что раньше, но на мне будто годичные кольца наросли. Я их именно так воспринимаю, потому что они не в каких-то конкретных местах, а целиком. Потихонечку. Поначалу даже незаметно было. Но они уже никуда не желают уходить, и это влияет на суставы, я далеко не такая прыгучая, нет такой скорости. Правда, теперь я шагаю степенно, даже величаво, ну, потому что мой бег в мирное время вызывает смех, а в военное — панику (смеётся). Остаётся выдерживать паузы, вести себя так, чтобы ты ещё ничего не сказал, а все остальные уже что-нибудь сделали. То есть да, я имею вес — во всех смыслах (смеётся). Я только посмотрела, бровь приподняв, а там кто-то уже много чего подумал, переосмыслил, сделал выводы. Так не получается, когда в тебе пятьдесят килограммов, честно говоря.

Например, есть иллюзия, что я ростом под метр семьдесят, хотя я метр шестьдесят. Интересно меняется восприятие тебя окружающими, как ни странно. Я вот думаю, может, я даже внутренне сопротивляюсь переходу в другие объёмы. Несмотря на тяжесть, на боль — так я действительно устойчивее. Попробуйте меня сверните — не получится.

Недавно я шла по улице, рядом шёл какой-то мужичок. Дело было к полуночи, и мужичок явно смотрел на меня с интересом, чем бы поживиться. Что-то там было такое нехорошее: я давно живу, поэтому могу это распознать. Посмотрел, понял, что по ходу с такой добычей ему не справиться, и пошкандыбал вперёд меня дальше. А я иду, надела варежки, чтобы в случае чего костяшки не расшибить, и внутри себя думаю: «Только сунься, скотина». Смешно. Но так, на всякий случай, потому что просто не суются. На самом деле гораздо меньше стало ситуаций, когда ко мне кто-то пытается привязаться.

И вахтёрши встают на вытяжку. Вахтёрши! То есть ты имеешь вид человека, который точно знает, куда идёт, и у него есть на это право. Всё это как-то работает на уверенность. Очень странно, но так.

Опять же, у меня раньше была проблема (или не проблема): меня не замечали. Я умела быть настолько незаметной, что вот, например, сижу в кабинете, работаю, заглядывают люди, осматривают кабинет, уходят, потом говорят: «Ольга Николаевна, а вы где были?» Я говорю: «В смысле? Вы туда заглядывали, вы смотрели мне в глаза…» Мимо меня проходили кондукторы, я как-то умела не проявлять себя вовне, особенно если задумаюсь. Сейчас такого не происходит. Меня сейчас видно. И слышно. Не знаю, будет ли это так же в другом весе. Как-то это связано с отсутствием страха, я думаю. Как будто я — большое животное. Меня не пробьёшь: скользнёт по шкуре — и мимо, такая своего рода броня.

В целом, если бы суставы меня не тревожили, мне бы вообще отлично было. А так, конечно, ножки болят. А всё остальное… Гибкость у меня никуда не делась (встаёт и наклоняется вперёд, опускает ладони целиком на пол у ступней; выпрямляется и делает несколько танцевальных движений кистями).

Я танцевала фламенко, но, к сожалению, им мне запретили заниматься, там ударные движения стопой, они очень нехорошо действуют на позвоночник, на поясницу, и мне нельзя. Я люблю всякий танец. Но мышцы уже не такие эластичные: там, где я их раньше слегка перенапрягла бы, теперь порву.

Конечно, можно было бы похудеть немного, но тогда я вечно буду злая и голодная. А злая я — это плохо, это вредно… И потом, поскольку я сейчас хорошо проявляюсь вовне, это ещё и страшно. Поэтому ладно, толстая я немножко побережёт окружающих. (Смеётся.)

Светлана, 56 лет, Санкт-Петербург

— Есть монолог Жванецкого о том, что нет их, женщин старше пятидесяти. Они растворяются, мужчины их не замечают. Социум диктует тебе некие правила. Как можно себя вести, как нельзя вести, что тебе надеть, как тебе выглядеть, зачем ты выделяешься, для кого ты это делаешь. Общество не понимает, что женщины 45–50+ — они тоже востребованы. Да, дети выросли, подрастают внуки, но нельзя растворяться во внуках. Ими занимаются твои дети, ты можешь только помогать, когда тебя попросят. И это не моя основная жизнь. Я жила на Севере, но, как говорят, Север не вечный. Я уехала, подруги тоже уехали вслед за детьми. Мы общаемся, но видимся не так часто. Я переехала в Петербург и не нашла новых близких подруг — с возрастом это сложнее происходит. Но есть знакомые, как в модельной школе, где я сейчас занимаюсь: женщины, которые задались похожими вопросами. На эти два месяца мы стали единомышленницами. Мы учимся снимать зажимы в своём теле. С нами занимается театральный режиссёр. Потому что мы настолько все зажаты. Мы настолько зажаты бытом, гнётом, домашним делами, переживаниями.

Немножко расскажу свою историю про тело. 2000 год. Всё было замечательно, но у меня болели ноги — варикоз. Сделали флебэктомию обеих ног, и был неудачный наркоз. И за полгода я превратилась из тонкой и звонкой в большую и грузную, а мне было 33 года. Врачи разводили руками. Говорят: анализы у вас хорошие, всё хорошо, учитесь принимать себя. Я практик, я тогда перепробовала столько диет, средств для похудения. Но ничего не работало. Что-то читала, пыталась понять, что со мной и за что мне это. А потом попала на обследование в Москву и узнала, что это щитовидка вылетела, обмен веществ: я с 70 килограмм до 119 поправилась тогда.

И всё равно учишься, пытаешься принять себя. Магазины с яркой одеждой, хочется как-то себя выразить — ты же молодая женщина! В итоге я нашла бариатрического хирурга. Бариатрия — это когда перекраивают желудок. Ты ешь очень-очень мало, как птичка, насыщаешься маленькими порциями. И за полтора года я похудела на 50 кг. И те соседки на Севере, которые три года назад меня обзывали, стали говорить комплименты, и мужчины стали внимание обращать. И жизнь заиграла новыми красками!

Когда я начала худеть, подружка попросила меня пойти с ней на танцы — и я увлеклась. Это был восток, это были танцы живота. Эти танцы помогли моей коже быть в тонусе. У меня нет страшных растяжек, как у полных людей, я танцевала два-три раза в неделю, это приносило удовольствие. Дочки, глядя на меня, начали заниматься танцами, мы стали шить костюмы, придумывать их. Мы тогда жили в маленьком таёжном городе. Нельзя было куда-то пойти, что-то купить, интернета не было. Раз в год из отпуска привозили какие-то пайетки, бусины. Хореографию тоже по видео придумывали. Танцевала я больше десяти лет. Потом, когда переехала в Питер, занялась зумбой.

Но возраст идёт, тебе 40–45, приближаешься к 50, тело трансформируется, гормоны, менопауза. Где-то прибавляешь пару лишних килограммов, где-то худеешь. Когда худеешь на большое количество килограммов, кожа не может сокращаться как в юном возрасте. Появляются складки. Но ты же хочешь облегающее платье, хочешь выйти в купальнике на пляж! А никакой спорт, никакой фитнес тебе с этим не поможет. Только пластика.

Ты всю жизнь пытаешься, ну, как-то принять себя. Когда полнеешь. Когда худеешь, и опять начинают тыкать, что ты, наверное, болеешь. Всегда считала, что мой рост 170 сантиметров, а недавно была на обследовании — и мне говорят, что 168. Где-то просели позвонки, и эту историю тоже надо принять.

На занятиях в модельной школе стилист учит нас одеваться: или ты носишь какие-то кофточки с цветочками, или стильно. Она нам показала, как женщины выглядят в Европе. Я была в Италии, наблюдала, как там женщины в 70+ выглядят, как они радуются жизни, как преподносят себя: макияж, яркие ногти, яркие аксессуары. Мне стилист говорит: посмотри в зеркало, посмотри, какая ты красивая. Наверное, за эти месяцы я получила больше комплиментов, чем за все последние годы. Недавно был корпоратив в компании, где я работаю. Я подобрала образ, аксессуары. Получила столько комплиментов от молодых сотрудников!

Сейчас не осталось границ, нет тех 90-60-90, как в моей молодости. Любая женщина — неважно, полной она комплекции или худая, — может быть интересной, выглядеть интересной, преподносить себя интересно. И это тоже здорово. Ты учишься принимать себя. На занятиях мы работаем и с эмоциями. Можно вспомнить себя семилетней девочкой, любознательной, непосредственной, игривой какой-то, как когда играла в классики.

Чтобы настроиться на тело, надо не торопиться, не суетиться, нужен выходной, тело должно хотя бы выспаться. В выходной можно лишний час посвятить себе, проснуться, полежать с чашечкой кофе, никуда не торопясь, можно собраться, померить одежду, вспомнить советы стилиста. Для меня это тоже работа с телом, с восприятием. Я попробовала, как мне посоветовала одна из женщин в школе, включить музыку дома и потанцевать перед зеркалом. То, что я вижу в теле, в зеркале, меня, скажем так, не очень радует, потому что я это не принимаю. Я знаю, где у меня складки, я всё время самокритична. Но талия мне нравится. Рёбра. И ключицы! Про ключицы мне все говорят.

Мы сейчас ходим на занятия, и наша мантра — «Я классная! Я the best! Я супер-бест!» Вот эти аффирмации. Меня когда кто-то на работе разозлит, я это говорю себе: я классная, я не поддалась.

Лариса, 60 лет, Петрозаводск

— Вообще я люблю своё тело. Причём я думаю так: есть тело, есть фигура, есть физическая форма. И вот фигура и физическая форма — они подчиняются телу.

Мне нравится ощущение втянутого живота, нравится ощущение уверенности. Фигура зависит от того, как я поработаю со своим телом, физическая форма тоже. Мне нравится и моя фигура, я нравлюсь сама себе в разных платьях красивых длинных, на высоком каблуке. Мне нравится моё тело, оно выносливое, оно сильное, оно всегда меня поддержит, мы с ним прекрасно понимаем друг друга. Даже если мне будут советовать что-то врачи, всё равно никто из них не знает меня так, как я сама. А я знаю, чего я хочу для тела. Я люблю своё тело сводить в баню, искупать его в проруби, окунуть в снег. Люблю поскрабить его, намаслить, помассировать, побаловать, чтобы и оно мне откликнулось тоже.

Физическая форма тоже зависит от того, как я поработаю с телом. Например, сейчас я своим физическим состоянием не совсем довольна. Я чувствую примерно полтора лишних килограмма. У меня есть маленькое чёрное платье, оно как лакмусовая бумажка: я его шила на 50 лет, тогда у меня был определённый вес — 53,5 килограмма. Если я прибавляю в весе, там добавляются лишние пара сантиметров справа, слева, и платье уже не так удобно сидит. И я понимаю, что прям лишнего веса у меня нет, но тем не менее физическая форма — она для каждого своя комфортная, у меня она вот такая.

Люблю все шрамы свои, все родинки. Иногда спрашивают, что бы вы хотели изменить в себе, — я бы ничего не хотела. У меня прекрасные ноги, которые я открыла для себя в 55 лет. Мне дочь говорила: «Мама, носи короткие платья». Я говорила: «Но я не могу, у меня же… ноги!» Она в ответ спрашивала: «А что, у других не ноги?» В какой-то момент пришло время коротких шорт, коротких платьев, мне это комфортно, классно. Опять же: «Почему ты не носишь платья-комбинации?» — «Я не могу, у меня же руки!» Вот как-то так.

Мои ноги, я видела, абсолютно папиной формы, причём я себя принимаю, когда красиво оденусь: чулки, пояс, обязательно высокий каблук, мне очень комфортно, это моё. Я и дома в туфлях хожу. Вот ноги в колготках или чулках и в туфлях — такими я их принимала. Когда без каблука — рост невысокий; казалось, что ноги массивные, форма не та, лодыжки не такие изящные — было неприятие очень долго. В детстве кто-то мимоходом сказал: «О, полненькая!», хотя я никогда не была полненькой, была такой… крепко сложенной. А слова засели в голове. В то же время мне в десять лет тётя, мамина сестра, сказала: «Какой красивый у тебя профиль — римский!» И всё: я с десяти лет к мальчиком только боком (смеётся) — в школе, за партой.

А потом оно как-то… меняется. Особенно когда путешествуешь, когда в другой стране, в другом городе, там ты свободнее: там наденешь и платье-комбинацию, и платье-сетку, и дизайнерские вещи, купленные в Грузии или в Париже, куда мы с дочкой ездили. Я говорю, мол, это же не моё, ты что, а она предлагает попробовать. Надеваешь что-то и понимаешь: и это может быть твоим тоже.

Так же было с йогой: я сначала сказала, что это секта. Дочь мне купила абонемент, предложила походить месяц. И всё, я зависла там на семь лет (смеётся). Это работает: сначала попробуй, потом скажешь, твоё или нет. Также к бегу она меня привела.

Во мне это сидит: надо попробовать, чтобы не жалеть. Вот дочь на бокс сходила — я захотела с ней. Не моё — значит, не моё, но я хотя бы попробовала. Так много с чем: вышивание, прорубь, в школе живописи для взрослых занималась полгода. Книги, музыка, театр. Каждый день в течение часа слушаю музыку, открываю для себя новую фамилию, погружаюсь в произведения. Я собой любуюсь и горжусь. Ещё я карелка по национальности: папа карел, мама русская. В доме говорили по-карельски, до пяти лет это для меня был родной язык, потом практики не было. И вот: есть курсы карельского языка, я два года занималась. Не стала говорить на нём, потому что язык требует практики, но я попробовала.

Я очень сомневалась, я даже, когда с вами договаривалась о съёмке, очень хотела отказаться. Написать, сказать: извините, у меня прорубь, бег — не могу.

А потом поняла: вот мне 60. И я хочу это попробовать. И у нас с дочкой такая установка: каждый год что-то новое пробовать. В 54 года я 31 декабря сказала — потому что надо озвучить, когда много людей, — что с 1 января начну бегать, хочу пробежать полумарафон в 55. И с нуля начала сама, без тренера, и в 55 я пробежала полумарафон. Озвучила — и сделала, чтобы не жалеть.