Оленеводы Сургутского района ХМАО пытаются противостоять аппетитам нефтяников и обороняются от браконьеров. Самых активных хантов преследуют. Хранителя священного озера Имлор оленевода Сергея Кечимова дважды судили за угрозу убийством сотрудникам «Сургутнефтегаза». Сейчас его судят по статье о насилии над полицейскими. Журналист «Новой вкладки» Олег Кольцов съездил в деревню Русскинскую, чтобы увидеть, как живут ханты среди буровых вышек и нефтяных кустов.
Видеоверсию этой истории смотрите в издании «Вот Так»
«Мне в лоб стрельнут — я сознание потеряю»
Сергей Кечимов натягивает тетиву двухсотлетнего лука. Лук крепко слажен из лиственницы и берёзы, скреплён рыбным клеем, вместо сгнившей тетивы из кедрового корня охотник натянул проволоку. Оружие предков досталось ему от прадеда жены Капитолины Тэвлиной.
— Я нефтянику говорю: «Вы таком стрелом не боитесь?» — охотник берёт стрелу с набалдашником — для белок, чтобы шкуру не дырявить. — Он говорит: «У него ни железа, ничего нету». Я-то боюсь: мне в лоб стрельнут — я сознание потеряю.
Хантыйский оленевод Сергей Кечимов встречает нас в зелёном охотничьем костюме. Куртку накинул поверх серой футболки с принтом обласа — национальной долблёной лодки. Волосы взъерошены.
Из лука Кечимов стреляет только на национальных праздниках, на белок уже не охотится. И шкура нефтяника его тоже не интересует: ценности в ней никакой.
Первый конфликт оленевода и потомственного хранителя озера Имлор с сотрудниками «Сургутнефтегаза» произошёл в 2014 году. Кечимов застрелил собаку нефтяников — по словам ханта, она загрызла его оленя и напала на него самого. После этого на стойбище приехали полицейские и попросили расписаться в протоколе с признанием, что он угрожал убийством сотрудникам «Сургутнефтегаза». Кечимов русским языком владеет плохо, протокол подписал — думал, что в бумаге написано об инциденте с собакой. Но закончилось всё уголовным делом.
Судебные разбирательства длились три года, несколько раз переносились, потребовался переводчик на хантыйский язык. В 2017 году Кечимова признали виновным в угрозе убийством (ч.1 ст. 119 УК РФ) и приговорили к 30 часам обязательных работ.
В 2021 году против оленевода возбудили новое уголовное дело по той же статье. 11 сентября Кечимов увидел на своих угодьях рабочих, которые рубили деревья, стал ругаться с водителем. В ходе перепалки Кечимов замахнулся на соперника топором — оружие у хантов всегда с собой, обычно хранится под сиденьем снегохода.
13 декабря 2022 года мировой судья Сургутского судебного района ХМАО — Югры признал Кечимова виновным и приговорил к ограничению свободы сроком на шесть месяцев. Оленеводу запретили выезжать за пределы Сургутского района.
На следующий день после суда Кечимов вместе с женой возвращался на «Буране» из посёлка Фёдоровский на стойбище. На 19-м километре дороги Сарымо-Русскинского месторождения его остановили сотрудники ГИБДД.
Как рассказал Сергей Кечимов, полицейские включили «мигалку», поравнялись с «Бураном» и столкнули его со снегохода. «Ты пьяный едешь. Нарты у тебе вот так сходят», — пересказывает Сергей события того дня. — И оне драться на меня налетели. У них сил не хватает. Один наручник мне одевал, а я так взял, сбил. Я говорю — последний половину снимайте. Если нет, так я болгаркой буду отпиливать«.
По словам охотника, во время конфликта полицейский достал пистолет и предупредил, что будет стрелять. Кечимов в ответ вытащил топор: «Давай. Ты стрельнёшь или я тебе топором кину?» Метать топор ханты учатся с детства, дисциплина входит в школьную программу физкультуры северного многоборья вместе с прыжками через нарты и метанием тынзяна на хорей (аркана на шест).
Полицейский спрятал оружие, а Сергей с супругой ушли в лес, позвонили другу Устину, он отвёз их в дом на реке Лимпас. Устин не местный, живёт в родовом поместье родственницы Кечимова Валентины Сопочиной. Своих оленей у него нет, зарабатывает сбором ягод.
Болгаркой отпилили наручники. В этот же день в дом Устина ворвались полицейские и задержали Кечимова.
Против ханта возбудили ещё одно уголовное дело — теперь уже по части 1 статьи 318 УК РФ «Применение насилия, не опасного для жизни и здоровья, и угроза применения насилия в отношении представителя власти в связи с исполнением им своих должностных обязанностей». По версии следствия, Кечимов несколько раз ударил сотрудника ДПС по голове. Оленеводу грозит штраф до 200 тысяч рублей либо пятилетние принудительные работы, полугодовой арест и лишение свободы до пяти лет. Кечимов вину не признаёт.
Дело уже передали в суд, но дату рассмотрения переносили дважды. Сначала на 5 июля — к этому дню истёк шестимесячный срок ограничения свободы, установленный предыдущим приговором. 5 июля Сергей Кечимов приехал в суд, но из-за неявки потерпевшего заседание перенесли на 18 сентября.
Кечимов считает, что суд над ним и есть преступление.
— Я живу на своей земле, — оленевод смотрит поверх очков, морщит лоб. — Это нефтяники, судья — преступники. Он бы взял нефтяники судил. Надо защищать человека.
Главный редактор медиа «Россия коренных народов» Дмитрий Бережков уверен, что на ханта Кечимова оказывают давление как на неудобного нефтяникам активиста. По мнению Бережкова, власти и компания хотят добиться, чтобы Кечимов отказался от родового поместья.
За историей оленевода Дмитрий Бережков следит с 2014 года. Редактор отмечает, что по итогам судебных процессов Кечимову всегда давали минимальное наказание.
— Это такой общий консенсус между компанией «Сургутнефтегаз», властями и судейским корпусом, — предполагает Бережков. — Они его давят со всех сторон, пытаются оттуда выжить. На уровне рабочих и полицейских пренебрежительное и издевательское отношение. Но при этом им не нужна шумиха, что они уничтожают малочисленные коренные народы, негативный пиар-эффект им не нужен.
В этот раз у Бережкова прогноз неутешительный: суд может приговорить Кечимова к реальному сроку.
«Вот это молодец ты сделал, будешь озеро охранять»
Сергей Кечимов родился в 1957 году в семье Василия Ивановича Кечимова и Пелагеи Филипповны Рынковой на стойбище возле реки Тром-Аган, правого притока Оби, в 130 километрах к северу от Сургута. Отец Кечимова утонул, когда мальчику было три года. Его воспитывал дед — по словам Сергея, сильный шаман, мог предсказывать будущее. В родовых угодьях на озере Ватьлор мальчик провёл всё детство, только два года учился в школе-интернате, из которой постоянно сбегал в лес.
В 1992 году президент Борис Ельцин подписал указ, который предусматривал создание территорий традиционного природопользования на Севере РФ. В 2001 году вышел федеральный закон, регулирующий правовые отношения в области образования, охраны и использования таких территорий, они закреплялись за коренными малыми народами.
Сергей Кечимов получил в пользование родовое угодье № 6Р, в котором он и жил с родными. Его летнее стойбище находится на озере Ватьлор, рядом со священным для хантов озером Имлор. Остров на Имлоре оленеводы считают местом рождения легендарного медведя, с которым у хантов была война. Зимой ханты проезжают по льду на остров и молятся духам.
Ездить на священные места хантам приходится среди многочисленных нефтяных кустов, первые из которых нефтяники построили ещё в 80-е годы. Нефтяной куст — это технологическая площадка, на которой размещены станки-качалки, блоки подачи водного раствора, реагентов, трансформаторные подстанции, промысловые нефтепроводы.
Как работает «Сургутнефтегаз»
На долю ХМАО приходится 41,1% общероссийской добычи нефти. «Сургутнефтегаз» добывает в округе 20% всей нефти, уступая только «Роснефти». В окрестностях озёр Ватьлор и Имлор компания добывает нефть с 2011 года.
С 2016 года «Сургутнефтегаз» ежегодно вводил в эксплуатацию около 1000 новых скважин и добывал 40–50 млн тонн нефти. С 2016 года добыча сокращается из-за истощения старых месторождений, но это не помешало «Сургутнефтегазу» занять 5-е место среди самых прибыльных российских компаний в 2022 году по версии Forbes. Финансовые активы компании достигают 4 трлн рублей, на валютных депозитах скопилось не менее 59 млрд долларов. Деловые издания считают компанию одной из самых закрытых. Она имеет кольцевую структуру собственности: её акциями владеют дочерние компании и некоммерческие партнёрства, которые владеют друг другом.
Сергей Кечимов уверен, что нефтяники «гробят» землю вокруг водоёмов и сами озёра. В 2019 году на месторождении была разгерметизация промыслового нефтепровода, в августе на места рекультивации разливов нефти выезжали экологические эксперты из Совета по правам человека при президенте РФ. Они зафиксировали разливы нефти.
Как позднее отметит СПЧ в своих рекомендациях, нефтяные компании Югры не всегда информируют о разливах, что приводит к искажению статистики. В течение десяти лет Природнадзор Югры фиксировал снижение аварий с 4797 случаев (в 2009 году) до 2708 случаев (в 2018-м). Местные говорят о многократных прорывах на нефтепроводах, тогда как «Сургутнефтегаз» в 2018 году сообщил только о двух авариях.
В докладе об экологической ситуации в ХМАО в 2020 году Природнадзор Югры писал, что аварии и разливы происходят на кустовых площадках, водоводах, внутрипромысловых и межпромысловых нефте- и газопроводах из-за сверхнормативной эксплуатации и коррозии трубопроводов. Всего в 2020 году Природнадзор Югры зарегистрировал 1 332 аварии, годом ранее — 1324.
Кроме того, из-за дорог и линий электропередач, построенных без необходимого водоотведения, высыхает лес, озёра и болота, изменяются русла рек, становится меньше рыбы. Эти проблемы эксперты СПЧ наблюдали во время объезда лицензионных участков «Сургутнефтегаза» в том же 2019 году.
Ранее, в 2013 году, правительство Югры закрепило за озером Имлор статус достопримечательного места. Под охрану попал священный остров в центральной части озера с ритуальным местом, акватория и побережье. Использовать территорию озера можно только паломникам, строить новые объекты нефтяникам запретили. Однако границы охраняемого ландшафта совпадают с водоохранной зоной озера. Это значит, все ранее построенные на берегах озера объекты нефтяников продолжают функционировать.
В ответ на протесты местных — ханты были против эксплуатации скважин вокруг их священных мест и проникновения браконьеров в их родовые угодья — «Сургутнефтегаз» взял на себя обязательства ограничивать проезд посторонних, ввоз огнестрельного оружия, рыболовных снастей, взрывчатых веществ и собак. На территориях коренных жителей запрещены охота, рыбалка, сбор ягод. Имущество хантов, их культовые места и святилища считаются неприкосновенными.
Дмитрий Бережков считает, что вся политика нефтяных компаний сведена к выплате компенсаций. Он убеждён, что история с оленеводом Кечимовым показывает проблему, которая существует в Ханты-Мансийском округе: промышленные компании захватывают земли коренных народов, а взамен предлагают только небольшие платежи.
Суммы компенсаций компания при этом не раскрывает. «Коренные народы, к сожалению, очень часто не в состоянии определить ценность своих земель, — говорит Бережков. — Эти платежи много обсуждают, но на самом деле их никто не видел. Договоры — это внутренние отношения между семьями и компанией. И компании следят за тем, чтобы это не стало публичным».
Размещение объектов «Сургутнефтегаз» должен согласовывать с хантами, живущими на родовых угодьях. Если ханты не соглашаются, нефтяники обращаются в специальную комиссию по вопросам территорий традиционного природопользования, которая готовит рекомендации правительству автономного округа. Правительство ХМАО выносит решение о согласовании либо об отказе в согласовании схемы размещения объектов. Хантам выплачивают единовременную компенсацию и ежеквартальные платежи за пользование земель.
Сергей Кечимов уклоняется от ответа, есть ли у него договор с нефтяниками. Но такой договор оленевод всё-таки заключил с ПАО «Сургутнефтегаз» в марте 2020 года. В распоряжении редакции имеется допсоглашение к договору, по которому на территории родового угодья Кечимова нефтяники разместили промышленные объекты Русскинского, Южно-Конитлорского и Северо-Юрьевского лицензионных участков: кусты скважин, автодорогу, нефтегазопровод, нефтепровод Конитлорского месторождения, дожимную насосную станцию Русскинского месторождения. За это Кечимову предложили единовременную выплату 632 тысячи 184 рубля. Кечимов говорит, что деньги от нефтяников не брал.
Несмотря на компенсации, ханты покидают родовые угодья. Вокруг озера Имлор жили несколько семей, но все они ушли, как считает Сергей Кечимов, из-за нефтяников: оставили дома, лодки, домашнюю утварь. Всё это, как утверждает оленевод, нефтяники сожгли, а у самого Кечимова сломали кораль — загон для оленей. Без кораля олени разбредаются по угодью и становятся лёгкой добычей собак, медведей и браконьеров.
Браконьеры легко проходят мимо контрольно-пропускных постов. Кечимов как может борется с ними: снимает рыболовные сети, если находит схроны с оружием — сдаёт в полицию.
— Один раз восемь сетей нашёл, — рассказывает охотник. — Поставили рядом с буровой. На берегу кричат, если сетку будешь трогать, будем тебе стрелять. А я просто взял пять раз наверх стрелял, и вообще — ни шуму, никого. Я сетку забрал и снимал и отвёз, как его, сургутский инспектор, ему отдал. Они говорят, вот это молодец ты сделал, будешь озеро охранять.
«Мы не верим в веру по принуждению»
Деревню Русскинскую построили на месте стойбища рода Русскиных на реке Тром-Аган в 1926 году. Она мало похожа на деревню: здесь нет грунтовых дорог, все проезды заасфальтированы. В 2002 году в деревне построили первый многоквартирный дом, квартиры в нём ханты брали в ипотеку. Новые здания построены для школы-интерната, детского сада и лечебной амбулатории. На улице Русскиных разбили ландшафтный парк с инсталляцией традиционного стойбища, возвели музей природы и человека имени Александра Ядрошникова — ныне живущего энтузиаста, который и создал музей в 1988 году. В ландшафтный парк перевезли дом основателя деревни Семёна Русскина. А в экспозиции тром-аганских хантов установили 100-летний чум, который подарил музею Сергей Кечимов.
Сам Кечимов вместе с женой Капитолиной живёт в доме, построенном администрацией сельского поселения. В доме две жилые комнаты и кухня, ещё одну комнату Кечимов использует под мастерскую, там у него хранится новый облас. Своим домом Сергей недоволен, говорит, на его век не хватит, развалится. «Он же не держится, — волнуется оленевод. — Ветер раз в сторону подул, некоторые железы тут внизу валяются».
Защищать свою землю в одиночку Кечимову сложно. Его поддерживает только жена Капитолина, но она не владеет русским языком и во время нашего разговора молчит. Ханты из соседних стойбищ его взглядов не понимают, не общается он и со старшим братом Афанасием. «Слышу только, как собаки его лают», — говорит оленевод.
Афанасий Кечимов тоже живёт на родовых угодьях, на речке Моховой — притоке Тром-Агана. С братом у него разлад: ему не нравится, что Сергей много матерится и спорит с нефтяниками. «А что с ними спорить — у них своя работа», — говорит Афанасий. У Афанасия с нефтяниками договор, ему «немножко платят квартальные» — 4 тысячи рублей.
С братом размолвка дошла до того, что даже молиться на остров Афанасий ходит один и не считает Сергея хранителем священного озера. «О нём [озере Имлор] знают все ханты, кто хочет, тот ходит туда молиться», — говорит Афанасий.
Сергей Кечимов называет брата и хантов-соседей сектантами. Сам он молится духам предков и духам места. Сектанты для хранителя священного озера — это ханты, которые примкнули к общине евангелистов. По его мнению, они «гробят жизни» хантов, потому что те оставляют традиционные верования, а тела умерших родных увозят в крематорий. Ещё сектанты, по мнению оленевода, лояльны к нефтяникам.
В Русскинской действительно действует община пятидесятников «Слово жизни». Дом молитвы стоит между кладбищем и музеем. Общину посещают русские и ханты, проповеди читают с переводом на хантыйский язык. Иногда проповеди читают ханты, которых избрали священнослужителями. Епископ регионального объединения евангельских церквей ХМАО Василий Витюк объясняет это желанием избежать национального превосходства русских проповедников. Евангелисты проводят среди хантов крещение и готовят перевод Нового завета на хантыйский язык.
По словам Василия Витюка, миссия среди хантов — ненасильственная евангелизация.
«Мы не верим в веру по принуждению, [насаждённую] сверху. Вера — это внутреннее состояние человека, — рассказал епископ.— Наша специфика работы с хантами в том, что мы стараемся не разрушать этнокультуру. Мы не просим менять что-то в своём быту, в своём доме.
При этом от радикальных форм традиционных верований, к которым епископ относит шаманизм, обращённые в христианство всё же должны отказаться.
Местный пастор Игорь Кирилишин между службами выезжает на своё стойбище. По словам епископа (с пастором связаться не удалось), Игорь Кирилишин участвовал в противостоянии с нефтяниками, но пасторский совет рекомендовал ему не использовать церковную кафедру для общественного активизма.
«Они сами вообще ничего не хотят»
Мы говорим с Сергеем Кечимовым в начале июня. В последнее время на свои угодья он не ездит — говорит, на КПП не пускают, потому что страховка на машину закончилась, и ещё потому, что его считают преступником. Тем не менее наш разговор оленевод резко прерывает и спешно мчит на своей «Ниве» на стойбище — «оленям нужен дымокур».
На традиционное стойбище хантов, в родовые угодья своей семьи, нас отвезла родственница Кечимова Лариса Покачева. По пути мы заехали за её старшей сестрой Антониной Тэвлиной. Антонина работает вахтёром в общежитии нефтяников на дожимной насосной станции.
До летнего стойбища Покачевых — Тэвлиных мы прошли пешком ещё три километра по заболоченному мху. На стойбище оленеводы проводили дымокур. В бочках «шаяли» дрова, дым застилал навес, под который сбились олени.
Так оленей и удалось приручить. Большую часть времени они на самовыпасе. К людям приходят, потому что оленеводы помогают им избавиться от кровососущих оводов, укусы которых болезненны.
Муж Ларисы Павел Покачев собирал оленей по угодью. Без кораля, который обещали возвести нефтяники, это сделать трудно. Олени выходят на дорогу, где становятся добычей браконьеров. Антонина просила нефтяников поставить второй пост, но они этого не сделали. На угодья Тэвлиных могут проехать чужаки и пострелять оленей. Совсем недавно в стаде было 100 оленей, сейчас 60.
— Стреляют оленей, они же домашние, подходят, — говорит муж Антонины Николай Рандомов. — [Браконьеры] через пост не вывозят, тут речка рядом, на машине к речке подъезжают, перевозят через речку, машина пустая на пост идёт.
Для хантов родовое поместье — хорошее подспорье, они сдают торговцам ягоды, рыбу и оленину. Размещают объявления в соцсетях, покупатели приезжают к ним в Русскинскую. Оленей в живом весе продают со стойбища за 25–30 тысяч рублей. С оленями, считает Николай, не так много хлопот: подкармливают рыбой, комбикормом, хлебом. Если заболеют, везут ветеринара.
Оленей с зимника на дымокур пригнали накануне. Они разбрелись ещё зимой, сейчас их будут собирать по бетонкам, карьерам и кустам. Антонина говорит, что знает каждого оленя по имени, и за каждым приходится бегать. В отличие от мужа, Антонина считает, что работы много. Правда, её огорчает, что олени «исчезают».
Как олени исчезают, ханты узнают по следам. Когда медведь ловит, остаются шкуры, кровь, рога. Браконьеры на месте не разделывают — забирают целиком. Но всё равно видны следы машин, собак и охотников.
Чтобы олени не выходили на дорогу и к нефтяным объектам, надо тянуть кораль. Нефтяники дали Тэвлиным стальные тросы, но помогать не хотят. «Они, конечно, сами могли бы сделать, но не хотят. Они вообще ничего не хотят!» — говорит Антонина.
Антонина раскрывает нам сумму компенсаций за пользование угодьями: единовременно — от 50 тысяч рублей, а «там — как договоришься». Ежеквартально платят по две тысячи рублей на одного члена семьи. Раз в четыре года дают снегоход, одну лодку на десять лет, лодочный мотор на пять-шесть лет. По словам Антонины, за дожимную станцию, на которой она и работает, компенсацию от нефтяников её семья не получила.
Как говорит Антонина, нефтяники, видимо, считают, что за свои компенсации могут пользоваться землёй коренных хантов как им захочется. Начальники среднего звена нефтегазодобывающих управлений без разрешения ставят на их угодьях избушки. «В лесу там стоит избушка, баня, — машет рукой Антонина. — Туда приезжают рыбачить, охотиться… бухают, короче, отдыхают».
Не пустить нефтяников на угодья ханты не могут. «Для этого у них силовая структура,— говорит Антонина. — Дорогу перекроешь — тебя и посадят».
Сергей Кечимов, по словам Антонины, воюет с браконьерами из Фёдоровки и Сургута: нефтяники и полицейское начальство приезжают рыбачить. «Поэтому его и прессуют», — делает вывод Антонина.
Детство Антонина Тэвлина провела между деревней Русскинской и родовым поместьем. Окончила школу, потом нефтяной техникум по специальности «разработка и эксплуатация нефтегазовых месторождений», потом передумала и пошла на юриста. По специальности вакансий не искала: не устраивает кабинетная работа.
Пыталась переоформить родовое поместье на себя — сейчас глава поместья отец, — но разрешение не получила. Создала общину «Лимпас», по названию реки, но работу начать не может: «Не выдают реестры». «Тем людям, которые им выгодны, хоть у них и нет оборота товаров и рабочих мест, им выдают «реестры», — жалуется Антонина.
«Реестры» — это специальная регистрация для коренных малых народов, которую с 2021 года выдаёт Федеральное агентство по делам национальностей. В реестре можно зарегистрировать и общину, которая сможет заниматься предпринимательской деятельностью. Но пока у Антонины нет денег, чтобы организовать производство товаров традиционного промысла: вся зарплата уходит на коммунальные платежи, деньги от подработки — на продукты.
Из-за конфликтов с начальством Антонине угрожали увольнением, но она к этому готова. «За эти копейки я даже держаться не буду, — говорит она. — Я вот в деревню устроюсь на работу, и то буду больше получать. Мне пока хорошо по вахте работать, и в свободное время можно тоже подработать. И по своей территории ходишь, хозяйство смотришь. Иногда и сюда прихожу между вахтами, потом обратно на работу».
«Оленей потеряешь — сам потеряешься»
Пока ханты угощали нас обедом, пришёл муж Ларисы Павел Покачев, принёс утку, которую подстрелил на озере. Нахваливал собаку: прыгнула в озеро ещё до выстрела — значит, заранее знает, что выстрел будет метким.
— Олени не пришли, за оленями бегаем, домой надо пригнать. — Павел наливает горячий чай, протирает очки, зрение у него минус шесть. — Жарко ходить, а надо. Сегодня утром одно стадо пригнал с дороги, откуда вы приехали.
— Надо в ночь, когда прохладно, — советует Антонина и добавляет: — У нас соседи здесь есть, у них оленей нету, и они собак не привязывают. Собаки гоняют наших оленей.
Павел говорит, что ханты стали жить на угодьях как дачники: оленей не держат, смотрят «телевизор» (видео в соцсетях — на стойбище мобильный интернет LTE). А сам Павел из-за оленей бросил работу оператора нефтедобычи, хотя проработал в «Сургутнефтегазе» почти десять лет.
Павел уверен, что сотрудники нефтяной компании неопасны для оленей хантов: если узнают, что они охотятся на стойбище, можно и работу потерять. Главной угрозой для оленей Павел видит браконьеров-чужаков и медведей.
— Вот дорога, кусты, я сегодня оленей оттуда пригнал, — объясняет Павел. — Там всякие ездят, двуногие медведи. Хрен знаешь, что у них на уме. Вот так стрельнул с дороги и забрал. Что там трудного, далеко же ходить не надо.
— А на посту проверяют?
— Да там всё продажное. Это просто для вида стоит. В прошлом году всё лето не отходил от стада медведь. Жрать знает где — зачем ему тухлятинку есть, пришёл свежее поел, — говорит Павел. — Сейчас молодой собак учу, пока сидит на привязи, оленей хочет гонять. Пусть привыкнет, а потом на притравку повезу.
Потом отпивает чай и добавляет: «Главное, оленей не потерять. Если потеряешь, то вместе с ними тоже потеряешься».
