Город Шебекино Белгородской области только за последний месяц атаковали минимум 27 раз, судя по информации РСЧС (для сравнения: город Грайворон попадал под обстрелы за этот период три раза, а Валуйки — один). 27 мая губернатор Вячеслав Гладков назвал «самым тяжёлым днём в Шебекинском округе». Тогда под обстрелами погиб один человек и ещё трое, в том числе двое детей, были ранены. Журналистка «Новой вкладки» и «Фонаря» побывала на эвакуации людей из Шебекино вместе с белгородскими волонтёрами.
С марта 2022 года Белгородскую область обстреляли 358 раз (по данным на 2 июня. — Прим. ред.). В середине мая обстрелы усилились: именно на этот месяц пришлось 130 обстрелов. По подсчётам журналистов, за год в регионе погибло 38 человек, ещё 157 пострадали. Информация о жертвах среди мирного населения появляется в губернаторском Telegram-канале, но публично статистику погибших власти не ведут.
«Молитесь за Шебекино. Молитесь за Белгород»
Белгородская волонтёрка Юлия Немчинова помогает украинским беженцам. Сначала она делала это частным образом, с ещё несколькими белгородцами, потом создала свой центр помощи беженцам. Теперь она занимается не только украинскими, но и белгородскими беженцами.
В Шебекино живёт почти сорок тысяч человек. От Белгорода сюда ехать 33 километра — это минут сорок езды. Выезжая в Шебекино на своём небольшом чёрном хэтчбеке, Юлия берёт на заправке несколько канистр с бензином и укладывает их в багажник. Они нужны для тех, кто людей эвакуирует, и для самих беженцев.
В Шебекино сейчас заправиться негде: в городе не работают ни магазины, ни заправки. Воды и связи с интернетом тоже нет.
Централизованную эвакуацию, как и режим ЧС, власти в Шебекино не объявляли, но 1 июня жители начали выезжать из города из-за массированных обстрелов. Только в белгородских пунктах временного размещения сейчас находится примерно две с половиной тысячи жителей — когда они вернутся домой, неизвестно.
Людей вывозят волонтёры и члены шебекинской территориальной обороны (по сути, это народные дружинники в военной форме, чаще всего местные жители, оружия у них нет. — Прим. ред.) по заявкам близких или тех, кто успел написать свой адрес волонтёрам до того, как в городе пропала связь.
Из Шебекино можно выехать тремя дорогами, но относительно безопасные из них только две. С одной стороны города — посёлка Маслова Пристань — людей встречает областная администрация, которая довозит их до Белгорода. Там, куда едем мы, шебекинцев принимают волонтёры и дружинники из территориальной обороны. Именно там, по словам Юлии, людям нужна помощь.
— Из Шебекино всех сейчас эвакуируют в Маслову Пристань, а там их никто не встречает. Туда направляются люди из большого района возле машинного завода. Они не могут выехать через Маслову Пристань, потому что тогда им придётся добираться через весь город, который обстреливают, — показывает Юлия на гугл-картах.
Дорога, где шебекинцев встречают волонтёры, идёт через село Крапивное. Юлия рассказывает, что сначала волонтёры стояли там и ждали людей, но туда «начало долетать», поэтому им пришлось отъехать назад.
Вместе с нами едет небольшой жёлтый автобус для эвакуированных. Его Юлии предоставила так называемая Харьковская ВГА, то есть российская власть на ранее контролируемых территориях. Юлия говорит, что они сотрудничают, а для неё это «не первая волна эвакуации». После сентябрьского контрнаступления ВСУ она уже встречала бегущих от боевых действий жителей Харьковской области. Тогда на границе несколько тысяч попали в огромную очередь — и многие остались без еды и воды. Юлия и другие волонтёры несколько дней подряд возили гуманитарную помощь для харьковчан.
— Сейчас ситуация другая. Тогда людей нужно было просто накормить и выдать им гуманитарную помощь. Теперь нужно вывозить беженцев в безопасное место, — говорит она.
— Я не видела у тех, кого мы вывозили, ни паники, ни истерики, ни слёз. Это из-за того, что они до конца не осознали это всё. По моему опыту, им нужно около трёх месяцев. Сейчас весь их организм работает на то, чтобы решить конкретную задачу: убраться на безопасное расстояние, — объясняет волонтёрка.
Из-за того что люди находятся в стрессе и не осознают случившуюся потерю дома, они могут не понимать опасности оставаться и будут возвращаться в Шебекино, беспокоится Юлия.
— Один мужчина подошёл к полицейским и говорит: «Я же живу в Шебекино — меня что, не пропустят?» Ему полицейские объясняют, что не могут его пропустить. А он им: «Я же живу там. Там моё хозяйство, мой дом. Я хочу вернуться домой». Человек просто не осознаёт в таком состоянии, насколько опасно там находиться.
Юлии начали поступать звонки от эвакуирующихся шебекинцев, которые не знали, куда ехать, с самого утра 1 июня. Сначала она направляла их в ПВР в Белгороде и других районах области, а затем сама поехала вывозить людей. По её подсчётам, с начала дня добровольцы отвезли в белгородские пункты временного размещения семь-восемь полных машин с людьми.
В группе своего центра помощи она выкладывает видео, где рассказывает о том, что шебекинцам нужна помощь: одежда, вещи и другая гуманитарка. В одном из своих видео она просит молиться за Шебекино и Белгород.
— Мы были там уже в 10 часов утра, и волонтёры успели только одну семью вывезти, как начался очень сильный обстрел. Это в пяти-семи километрах от Шебекино, но было очень громко, и мы сразу увидели, как повалил дым. Военные сказали, что по городу начали лупить «Градом» и что они закрыли туда въезд. Я слышала этот непрекращающийся «тун-тун-тун-тун» по 30 секунд раз в 15–30 минут. И всё время очень-очень сильно.
Жители Шебекино и Грайворона начали уезжать из городов и обращаться за гуманитарной помощью в Центр помощи Юлии Немчиновой ещё в начале недели, с 29 мая. Именно тогда обстрелы усилились.
— Недавно к нам обращалась семья с тремя детьми, которая живёт буквально в двухстах метрах от границы, около Козинки (село в Грайворонском горокруге. — Прим. ред.). Им удалось выехать оттуда, и теперь они в Белгороде. Им нужны были продукты питания, моющие средства, подушки. Мы их поддержали и дали то, что необходимо, — рассказывает Юлия.
«Кто-то уезжает, а кто-то картошку копает»
Сейчас, кроме россиян, из Шебекино приходится уезжать и украинцам. Юлия рассказывает, что в городе жило много украинских беженцев, которые уже уехали от боевых действий. Сейчас им снова приходится уезжать.
— Как их теперь нам называть? Беженцы-беженцы? Или первые беженцы? — недоумевает волонтёр.
Так, из города пришлось бежать женщине из Волчанска с мужем и ребёнком, с которой дружила Юлия. В Шебекино у девушки был свой волонтёрский пункт, где она принимала и выдавала гуманитарную помощь. Юлия часто отвозила ей вещи, моющие средства и постельное бельё.
— Только в прошлую пятницу мы доставили им гуманитарку, и начались обстрелы. Девочка за полдня успела выдать помощь, пока не было обстрелов. А потом в пункте стало невозможно находиться. Она говорила: «Всё время летит, мы всё время бежим в подвал». Муж ей сказал: «Мы уже никуда не поедем», но после той ночи в пять утра они уехали из города. Так они второй раз стали беженцами, — рассказывает Юлия.
Юлия звала свою подругу в Белгород, но та не захотела ехать в другой прифронтовой город.
— Она сказала: «Сейчас и тут что-нибудь начнётся. Мы лучше куда-нибудь подальше», — вспоминает волонтёрка.
Пока мы едем по крутой грунтовой дороге в сторону Шебекино, навстречу нам проносятся машины, уезжающие дальше от города: газели, легковые, даже квадроцикл. В каждой из машин сидят дети, старики, взрослые. Кто-то держит в руках сумки с вещами, кто-то пакеты, кто-то обнимает кота или собаку.
Рядом с мчащимися автомобилями мы видим мужчину, который уходит из Шебекино пешком — всего с одной спортивной сумкой, перекинутой через плечо.
Проехав крутой спуск под несколько отдалённых взрывов, мы заезжаем в небольшой населённый пункт Чураево, примерно в двенадцати километрах от границы, в котором близость военных действий вообще не чувствуется. На лавочках сидят пенсионерки, несколько молодых людей спокойно стоят и разговаривают на улице, а двое мужчин вскапывают поле под звуки взрывов, пока рядом проносятся машины с новым группами эвакуирующихся.
— Вот как. Кто-то уезжает, а кто-то картошку копает, — замечает Юлия.
Когда мы приезжаем к нужному участку трассы возле села Крапивное, там уже стоит около десяти машин. Женщины и мужчины из теробороны в камуфляже, бронежилетах и касках сменяют друг друга — приезжая и уезжая. Рядом с нами паркуется жёлтый автобус для эвакуируемых жителей.
Несколько волонтёров распределяют между собой заявки на вывоз людей из города. В само Шебекино могут заезжать только те, у кого есть защита. Остальные ждут на безопасном расстоянии, чтобы довезти людей до Белгорода. Ехать в обстреливаемый город без бронежилета слишком опасно.
— Девочки забрали улицы Нежура и Петровского, — перечисляет мужчина с блокнотом. — Вот ещё адреса смотрите, — обращается он к волонтёрам и тероборонцам.
— На Полевую, 25 никто не ездил? — спрашивает кто-то из волонтёров.
— Давайте я поеду, — отвечает другой и берёт телефон.
— Алло, здравствуйте, вы ждёте ещё?
— Приехали за вами? — дозванивается до эвакуирующихся третий.
— Собирайтесь и отъезжайте назад, — вдруг говорит нам глава волонтёрского объединения Павел. — Тут «птичка» летает. Опасно.
Нам приходится отъехать примерно на километр из-за БПЛА. Волонтёры опасаются, что беспилотник может сбросить взрывчатку или дать на них наводку для обстрела.
«Центр города полностью разбит»
Рядом с нами останавливается серый седан. Внутри него — мужчина в военной форме, в каске и бронежилете. Стёкла у машины опущены, мужчине приходится выглядывать из окна, чтобы не врезаться во что-нибудь: лобовое стекло седана повреждено настолько, что выглядит как паутина из маленьких потрескавшихся кусочков.
— Вам бензин залить не нужно? — обращается к мужчине Юлия.
Человек в балаклаве и камуфляже коротко кивает.
— Канистру только верните, под опись, — шутит волонтёр, протягивая ему ёмкость.
— Конечно, с каждой вмятинкой, — подыгрывает мужчина.
Алексей — член шебекинской теробороны, участвующий в эвакуации людей. На плече у него шеврон с надписью «Батальон „Бастион“», а на груди прикреплена шипящая рация.
На вопрос о том, что случилось со стеклом, мужчина отвечает коротко: «День-пиздень». И поясняет, что рядом с его машиной взорвался снаряд.
— Вот так примерно, — военный показывает совсем небольшое расстояние двумя руками. — Лобовое и всё остальное — всё в одну секунду было. А получилось как — это пиздец. Первый прилёт — я разворачиваюсь, второй прилёт — я из машины вылетаю. Только ключи успел вышмыгнуть, залетаю в подвал — и на́ тебе! — указывает на машину рукой мужчина.
— День-пиздень, — повторяет он. — Я, судя по новостям, попрощался с двумя квартирами сегодня и машиной. Квартиры — нахуй, машина — нахуй, — перечисляет мужчина, повышая голос и активно жестикулируя.
По словам Алексея, он пошёл в тероборону, чтобы защитить свой город. Сегодня он с начала дня «вывозит людей из-под обстрелов».
— Город обстреливается со стороны хохлов. И я вам скажу, — военный делает паузу, — обстреливается явно нешуточно, потому что центр города разбит полностью. Мы с утра вывозим людей — уже как минимум 15 полных автобусов.
Как раз подъезжает микроавтобус с новыми беженцами. Волонтёры открывают двери и помогают выйти нескольким пожилым женщинам с сумками и чемоданами. К дороге подъезжают ещё несколько машин с людьми, которые садятся в небольшой жёлтый пазик.
«Неужели наши ребята не отобьют нас?»
Скоро в автобусе, заполненном людьми, становится душно. Почти все места заняты шебекинскими беженцами, большинство из которых, за исключением мальчика-подростка на заднем сидении, — пенсионеры. Возле двери — дедушка лет семидесяти, с тростью; он сидит, сильно сгорбившись. Напротив него — женщина, тоже пожилая. Она молча смотрит в окно и постоянно перебирает руками по платью в цветочек.
Чуть подальше женщина помоложе, с короткими седыми волосами, крепко обнимает спортивную сумку, прислонившись к ней головой и закрыв глаза.
Все молчат. Никто не говорит ни об обстрелах, ни о городе, ни о повседневных вещах. Изредка кто-то спрашивает: «А когда мы поедем?», но ответа явно не ждёт. Тишину нарушает дедушка с тростью.
— Телефоны перебили все, а я и не посмотрел: есть хоть вода в пруду или нет? — спрашивает он у соседей по автобусу.
— Есть!
— Набралась! — отвечают из разных концов автобуса ожившие люди.
— Набралась? — удивлённо переспрашивает пенсионер. — А то там в прошлом году взялись копать и не докопали. А мы всё равно мимо поедем, посмотрим. Я хочу ещё на рыбалку сходить! — мечтательно говорит пенсионер.
Оксана (имя изменено) едет в Белгород, к дочери, вместе с пожилой мамой.
— Она у меня после инсульта, восстанавливается, но мы со всем этим уже и забыли про инсульт, — улыбается женщина одними уголками рта. Она говорит о том, что случилось с городом, очень тихо и неохотно.
— Нас военные вывезли. Ну, машзавод как-то не так пострадал. А остальной город… — Женщина замолкает. — Вы бы видели, что там делается! Я же в архиве работаю — как он теперь там без меня, переживаю, — шепчет она едва слышно.
Волонтёры приносят людям в душный автобус воду, большинство отказываются: говорят, что у них всё есть и им ничего не нужно.
В самом конце автобуса сидит улыбчивая пожилая пара, Иван и Людмила. На вопрос о том, как у неё дела, Людмила поднимает большой палец вверх, сопровождая это коротким: «Во как!»
Они с мужем рады, что им удалось уехать, хотя сначала не хотели покидать город — думали оставаться там до последнего.
— Шо ж они творят. Ой, беда. Мы как раз на улице Тимирязева живём. Какими только не стреляют: и свистящими и шипящими, и неслышными, а «Град» — это вообще! — говорит женщина.
Они с мужем собирались быстро. Как рассказывает Людмила, «взяли паспорта и телефоны». Сумки с вещами у них были собраны заранее: ещё до эвакуации паре часто приходилось спускаться в подвал.
— В подвал — из подвала, из подвала — на улицу обратно. Бахали нам прямо вслед своими шипящими, когда мы уезжали. Они же осколочные и начинённые гвоздями там, шрапнелью, чёрт-те чем. Ну, ничего, Бог миловал, — мелко кивает головой женщина.
Из Шебекино их с мужем должна была забрать дочка, но город закрыли для свободного перемещения. Вывозили уже волонтёры, в бронежилетах и касках. Сейчас Людмила больше всего переживает за свою собаку Джесси, немецкую овчарку, которую они с собой не забрали. Но она надеется, что они скоро встретятся. Людмила не думает, что их с мужем эвакуация продлится долго.
— Она большая такая, с меня ростом, — с улыбкой рассказывает Иван.
— Как она там сейчас? — вздыхает Людмила. — Мы ей еды наложили… Думаю, хватит. Неужели мы так долго в Белгороде будем? Нет. Неужели наши ребята не отобьют нас? Не может такого быть. Поприехали тут со всех стран нас запугивать! Значит, на них нельзя, а им всё можно? Ну ничего, наши ребята им покажут кузькину мать! Надоели, гады!
В автобусе её не поддерживают. Подъезжает новая газель с волонтёрами и эвакуированными. Женщина в спортивном костюме вместе с волонтёром под руки поддерживает сухонькую старушку с отсутствующим взглядом и повязкой на голове. За ними бежит, радостно виляя хвостом, Линда — небольшая толстенькая дворняжка.
— Давай, мамулик, давай! — переживает Анна.
Следом за женщиной в салон подсаживают и Линду: коротколапая собака не может сама в него залезть.
Только усадив маму на сидение, женщина расслабляется. Автобус собирается отъезжать.
Анна выходит наружу, закуривает. Рыжая Линда преданно следит за хозяйкой из окна.
— Я-то в порядке — за мамку боюсь. В соседний дом снаряд попал, прямо в квартиру, — говорит Анна. — Она сгорела вся, и дом тоже. В администрацию нам попали, а у нас все окна повылетали, дом весь посечённый осколками. Кошмар какой-то был страшный!
Пока Анна и её мама не знают, что будут делать дальше. Родственников в Белгороде у них нет.
— Посмотрим. Что-нибудь придумаем, — уверенно говорит женщина, уже заходя в салон.
Дверь за ней закрывается. Жёлтый автобус, подняв высокий столб пыли, уезжает.
«Я вывез жену и ребёнка после того, как к нам залетел осколок снаряда»
Сейчас, по словам главы волонтёрского объединения Павла и его старшего брата Олега (имя изменено), в городе почти никого не осталось — большинство жителей его покинули.
— Ехал я возле ЖД вокзала, вижу — тело пьяное с бодуняки, только вылезло, видимо. А город пустой, никого нет. И он стоит такой удивлённый, по сторонам смотрит, руки развёл. Мне так смешно стало. Так что там сейчас только таких и можно встретить, — говорит брат Павла.
Павел достаёт телефон, показывает на нём фотографию, которую он сделал в городе: жилое здание с большой чёрной дырой в стене — от осколка. Рядом догорает чья-то машина, от которой остался только каркас.
— Это соцзащита была. Свежая дырочка. Там рядом больница детская и милиция, — рассказывает брат Павла.
Павел берёт меня с собой. Ему нужно найти место, где ловит интернет, чтобы узнать, не появились ли ещё заявки по эвакуации. Для этого мы направляемся ближе к Шебекино — в село Крапивное. Мне предусмотрительно дают бронежилет и каску. Ехать по местам, где проводил летние каникулы в детстве, в бронежилете и каске очень странно.
— Люди планомерно покидали город ещё до этого. Когда начались прилёты, — они были методичными: то в одной части города, то в другой. Там раненые, там погибшие. Конечно, есть и те, кто остаётся. Есть те, кто не хотят уезжать, кто до последнего верит, что всё наладится. Ну а как по-другому? Человек строил строил дом, вложил в него кучу денег, вложил в него всю свою жизнь, и уехать кто-то считает уже бессмысленным. Вся жизнь здесь. У меня тоже есть и помещения, и дача, и квартира, и ремонт только закончился. Куда ехать? — спрашивает Павел.
Заезжая в небольшой посёлок Крапивное, можно забыть о том, что рядом идут боевые действия. Возле небольших одноэтажных домиков гуляют родители с детьми, кто-то выгуливает собак.
Павел обращает внимание на жителей Крапивного, которые собрались возле машин на улице, и подъезжает к ним.
— У вас машин много. Убирайте! Здесь коптеры летают. Они вообще рандомно работают. И не собирайтесь особо на улице! — советует Павел.
Сам Павел пока остаётся в Шебекино, хотя свою семью вывез в Белгород ещё три дня назад. После того, как к ним в квартиру залетел осколок снаряда.
— Как раз когда жена с ребёнком были в комнате, туда прилетело, и меня это немного напрягло. Они не пострадали, но осколок совсем рядышком с ними прилетел, и стёкла посыпались. После этого я всех вывез — жену, дочек, внучку. Пока они в Белгороде, но мой товарищ зовёт нас на берег моря.
Павел рассказывает, что они работают над эвакуацией людей совместно с администрацией и что власти никого не бросали.
На обратном пути к точке эвакуации мы видим, как несколько машин едут уже в сторону Шебекино, а не наоборот.
— Как становится тихо — кто-то сразу начинает возвращаться домой, — говорит Павел.
«Пугают не обстрелы. Страшно, если зайдут в город»
У Олега, его старшего брата, другое мнение насчёт работы властей. Он считает: несмотря на то, что шебекинские власти проводили учения по эвакуации, они не смогли повторить то же самое в реальных условиях.
Вместе с ним мы едем в сторону старого кладбища. Откуда, по словам шебекинца, виден весь город.
— Администрация должна помогать людям. Когда они проводили эвакуационные учения, я возмущался. Они отметились, всё провели, но людям — ни слова ни полслова: что делать, где собираться, если такое случилось. Так и получилось сейчас, — рассказывает Олег.
По его словам, об эвакуации и опасности для города никого заранее не оповестили, поэтому никто из шебекинцев не знал, будут ли власти централизованно эвакуировать жителей.
— Никто ничего не знает — как людей везти, куда. Их должны были оповестить даже на случай тревоги: что делать, когда это начнётся. А то по городу тревога, а люди ходят, и им наплевать на всё. Вот где собираться в случае эвакуации? Никто не знает! Не было такого, чтобы люди знали, что за ними приедут и их заберут, или чтобы им о волонтёрах рассказали.
Олег считает, что обстрелы Шебекино закончатся, только если «Харьков присоединят к Белгородской области», как недавно говорил губернатор Вячеслав Гладков. Мужчина признаётся, что сейчас боится не обстрелов, а того, что ВСУ могут зайти в город.
— Неизвестно же, что они будут делать. К обстрелам мы уже привыкли. Ну, стреляют и стреляют — судьба. Попадёт так попадёт! А тут в плен сдаваться совсем не хочется, а как сопротивляться — неясно. Понятно, что и при немцах жили, — говорит Олег. — Вот здесь наш наблюдательный пункт — на последнем людском пристанище. Пока армия не пришла, мы здесь следили, что́ горит.
На небольшом кладбище на возвышенности действительно видно весь город, где между зданиями и деревьями в разных местах поднимаются столбы дыма. Сильный запах гари ощущается даже там, где мы стоим.
— В городе горит полиция, Парковая улица, дальше — Новая Таволжанка, — перечисляет Олег.
Вдалеке раздаётся свист и громкий взрыв.
— Это уже украинская армия стреляет. У них тоже что-то горит, с утра были прилёты, — показывает на столб чёрного дыма Олег.
К нам тихо подъезжает машина без опознавательных знаков. Из неё выходят двое мужчин в военной форме.
— Что вы здесь делаете? — громко спрашивает один из них.
— Покажите телефон и ничего не нажимайте, — обращается ко мне второй.
Пока я пытаюсь объяснить, что я журналист, а Олег волонтёр, военный помладше внимательно смотрит мою фотогалерею.
— Вы наводчики? — серьёзно спрашивает второй мужчина лет пятидесяти.
— Нет, я живу в Белгороде, делаю материал про эвакуацию жителей в Шебекино, — оправдываюсь я.
— Ладно, не трясись, — в конце концов говорит, улыбаясь, молодой военный. Можете ехать, и бронежилет другой найди! В твоём защитной пластины нет!
Мы уезжаем из Шебекино — ночью эвакуировать жителей слишком опасно. На рубежах города военные копают окопы.
