Страх отступает

В июле 2024 года театральный педагог Роман Александров и инклюзивный педагог Анна Фомина вместе с коллегами устроили для подростков в воспитательной колонии в Архангельске настоящий летний лагерь со спортивными играми, мастерскими по плетению фенечек и слэклайнами. Вероятно, такое внутри колонии произошло впервые в России. Фотограф Полина Сойреф съездила в Архангельскую колонию в составе команды педагогов, а «Новая вкладка» публикует её фотографии и рассказ о работе с несовершеннолетними преступниками.

Три группы мальчиков-подростков с педагогами играют в «Королевство» в соседних комнатах: спорят, какие из тридцати профессий они бы оставили, кто нужнее обществу — пекарь, принц, художник, мясник или учёный. Затем распределяют роли внутри группы, обсуждают это и выходят строиться на обед. Стикеры с выбранными профессиями приклеены на футболках рядом с именами.

— О, ты строитель? Прикол!
— Смотри, я тоже охранник!
— О, а у вас президент! А почему вы Диму президентом выбрали? — тараторят ребята.

Приходит воспитатель, командует: «Разобрались!» — и пацаны встают в колонну по трое. Воспитатель по рации сообщает, сколько перед ним человек, и открывает дверь в высоком заборе между жилым корпусом и основной территорией. Пятьдесят парней в одинаковых робах строем шагают в столовую.

Утиная ферма и шахматы

Это летний лагерь для ребят в Архангельской воспитательной колонии, который делают педагоги из Петербурга (я в их числе). Насколько мы знаем, это первый в России проект такого формата, и по своей структуре он не сильно отличается от обычных летних городских лагерей для подростков. В течение недели в начале июля мы приезжаем в колонию к 10 утра и остаёмся там до 6 вечера. Первое мероприятие — общий сбор, обсуждение темы дня, затем ребята делятся на группы поменьше, в которых продолжается работа с темой дня в игровой форме и общение.

Во второй половине дня — мастерские на выбор: жонглирование, музыка, шахматы, фотография, спортивная «мафия», рисование или плетение фенечек. Потом на стадионе играем в подвижные игры для всех и расходимся на команды по интересам: волейбол, футбол, фрисби, слэклайны, турники и просто разговоры на скамейках.

В воспитательных колониях отбывают наказание ребята, совершившие преступление в возрасте от 14 до 18 лет (уголовная ответственность в России наступает с 16 лет, за тяжкие преступления — с 14). Здесь можно остаться и до 19 лет, если срок заканчивается в течение года после наступления совершеннолетия.

По официальным данным ФСИН, на 1 января 2022 года в 13 воспитательных колониях в России отбывали наказание 883 несовершеннолетних (тогда же в исправительных колониях для взрослых находилось 39 тысяч осуждённых в возрасте 18–25 лет, что в 44 раза больше). Ещё в 2007 году в стране было 62 воспитательные колонии, а воспитанников — более 16 тысяч, но с тех пор были проведены реформы, связанные с внедрением ювенальной юстиции, одним из основных элементов которой является дружественное к ребёнку правосудие. За многие преступления для несовершеннолетних возраст уголовной ответственности подняли с 14 до 16 лет.

В Архангельской воспитательной колонии находятся воспитанники со всего Северо-Запада: из Петербурга и Ленинградской области, Мурманска, Карелии, Республики Коми, Новгородской, Псковской и Вологодской областей. Её вместимость — 181 человек, сейчас здесь находится около 70 подростков. Все очень разные. Кто-то из детдома или из неблагополучной семьи, а к кому-то приезжают родители. Есть ребята из деревни и городские. У кого-то есть или вот-вот родятся собственные дети. Одни после совершеннолетия хотят остаться тут до конца срока, другие рвутся «на взрослую зону».

В первый день старший воспитатель проводит нам экскурсию по колонии. В жилом корпусе — комнаты с идеально заправленными кроватями, небольшой спортзал, музыкальный кабинет, общая аудитория, комната для приёма пищи, помещения для хранения одежды и личных вещей повседневного использования. Кроме этого — кабинеты психологов и музей. В музее — экспозиция, посвящённая истории права в России, исторические макеты (что-то делали ребята, есть и подарки из взрослых колоний), фотографии ветеранов Великой Отечественной из семей мальчиков. На территории колонии — столовая, стадион с тренажёрным залом, ПТУ, школа, церковь, магазин и «утиная ферма», где живут несколько уток.

Интернета здесь нет, мобильные телефоны внутрь проносить запрещено. Позвонить родным можно через специальный сервис «Зонателеком». В свободное время ребята смотрят скачанные для них фильмы и сериалы (при нас смотрели сериал «Бумажный дом» про ограбление банка), читают или играют в настольные игры.

Учёба и работа

Мы застаём вручение аттестатов: директор школы и директор колонии выдают дипломы и пожимают руки выпускникам школы. Она тоже находится на территории колонии, учёба в ней обязательна для всех, ребята могут сдавать выпускные экзамены и готовиться к поступлению в вузы. Гордость школы — театральная студия «Шанс». Учителя показывают большой альбом с фотографиями и яркой рукописной хроникой, студия ставит спектакли и выезжает на гастроли.

Уже по своему желанию ребята могут продолжить обучение в ПТУ по специальностям: мастер швейного цеха, пекарь, штукатур, столяр, рабочий по ремонту автомобилей. Овладеть каждой можно за три-четыре месяца. «Если долго сидишь, можно несколько получить», — объясняют мне мальчики, перечисляя, на кого они выучились, что они могут сшить и что приготовить.

После освобождения некоторые хотят учиться на электрика или автомеханика, другие — на КПТ-психолога или программиста. Я разговариваю с Аркадием: ему 18, он освободится в следующем году и думает, какое получать образование. Говорит мне, что хотел бы поступить в вуз на IT-специальность, уже изучал языки программирования в школе, но всё равно планирует пойти в колледж, потому что это надёжнее: «С судимостью будут и проблемы в вузе, и сложно найти работу».

Работать можно и здесь, но, в отличие от взрослых колоний, это необязательно. Например, в Архангельской колонии есть свой пресс-центр, которым руководит 18-летний Руслан, ещё двое воспитанников у него «в штате». До того как оказаться здесь, Руслан работал на школьном радио, сейчас он учит других снимать видео, а сам монтирует их. В комнате воспитателя для этого стоит рабочий компьютер с Adobe Premiere Pro и огромным монитором. Ребята снимают всё, что происходит в колонии, — эти сюжеты показывают на экране в комнате ожидания на КПП, куда приезжают родственники воспитанников и другие гости.

Честность и том-ям

— Да, мы приехали много и серьёзно работать, но я хочу, чтобы мы сами кайфанули, — говорит Анна Фомина, инклюзивный педагог, возглавляющая этот выезд.

Летний лагерь для воспитанников колонии в Архангельске делают восемь специалистов с очень разным бэкграундом и немного утопической идеей, что такие проекты могут на что-то повлиять.

Театральный педагог Роман Александров приезжает в Архангельскую воспитательную колонию в четвёртый раз, он занимался организацией предыдущих трёх выездов — образовательных, в учебное время. По его словам, в прошлый раз педагоги и художники предложили ребятам поучаствовать в творческих мастерских, создать арт-объекты и сделать из них тотальную инсталляцию. Они много разговаривали с воспитанниками, слушали обратную связь, и Катя Поручик, ещё один педагог, предложила «лагерный формат»: время, когда можно знакомиться, задавать вопросы, действовать спонтанно и идти за интересом.

Заявку на грант в Фонд Потанина Анна подавала с посылом «чтобы ребята хорошо провели время». Члены команды, кто уже был в этой колонии, рассказывают нам, что администрация здесь настроена на сотрудничество, и нам действительно рады. Воспитатели потом шутят: «Конечно, вы на неделю избавили нас от работы, обычно в каникулы тут такой шалман — кому домой позвонить, кому трусы зашить».

— Сколько вам заплатили? — спрашивают нас как-то ребята.
— Нисколько, — улыбаемся мы, — мы попросили грант, который покрыл расходы: дорогу, проживание и материалы.
— Но как вам вообще пришло в голову поехать в такое место? — продолжает спрашивать меня Николай (ему 18, он держится независимо и говорит, что у него статья, какой здесь больше ни у кого нет). — Я сам в школе был волонтёром, мы ездили в дома престарелых, но мне бы никогда не пришло в голову и не захотелось поехать в колонию.
— Мне было интересно. Я хотела посмотреть, как живут люди в таких местах, что-то понять и увидеть самой, — отвечаю я честно, ведь честность здесь — лучшая стратегия.

В самое первое утро мы знакомимся с ребятами: просим каждого назвать имя, родной город и любимую еду. Среди любимых блюд лидируют жареная картошка и пельмени, хотя некоторые называют роллы, том-ям и карбонару. Когда кто-то в свой черёд упоминает баланду, весь зал хохочет.

На КПП колонии есть небольшой ларёк, который работает по нескольку часов пару раз в неделю. Наличных денег у воспитанников нет, только специальный счёт с лимитом расходов. В день, когда магазин открыт, ребята закупают дошираки, лимонады, соки, сладости и мороженое. Цены здесь повыше, чем в супермаркете «на воле», ассортимент всегда одинаковый. Миша, который умеет висеть на турнике вниз головой и признаётся, что ему нравится риск и опасные виды спорта, жалуется, что давно не привозили мыло и гель для душа. Пока те, кому их присылают родители, делятся с остальными.

Воспитатели

Перед началом нашей «смены» воспитатели советуют нам быть внимательными и следить за вещами, ведь мальчики здесь — преступники. Ради безопасности мы пересчитываем ножницы по нескольку раз за день. Но за всё время ко мне лишь однажды залезают в карман… чтобы положить туда конфету. Руслан, который всегда улыбается и задаёт много вопросов, делает это незаметно, но тут же говорит: «Посмотрите, у вас в кармане конфета, это вам!»

На третий день, когда мы играем на стадионе, внезапно приходит воспитатель и командует строиться. По строю идёт шёпот: прокурор приехал. Воспитатель объясняет нам, что на сегодня занятия окончены. Здесь многое за пределами нашего контроля: баня, работы, прокурор — как стихийные бедствия, которых не избежать. Пока мы ходили на склад — разобрать вещи и подготовить материалы на завтра, прокурор уезжает. Мы ещё успеваем собрать всех на вечерний круг, и кажется, ребята рады, что мы не уехали сразу.

Анна Фомина считает важным показать пацанам, что кроме их близких и сотрудников колонии есть ещё взрослые, которым они тоже важны, которые готовы приезжать, поддерживать их, а потом писать письма. Что общество на них не наплевало, что есть люди, которые про них знают и думают.

У сотрудников колонии здесь нет иллюзий и желания кого-то спасти. Работа сложная и непопулярная. Формальное требование к воспитателям одно: педагогическое или юридическое образование. Но на деле нужны и стрессоустойчивость, и понимание, как работать с трудными подростками, и, конечно, желание это делать. Считается, что воспитателей не хватает, но те, кого мы видели в колонии, общаются с мальчиками с теплом и юмором. Поддерживают разговорами, советуют, какие книги почитать.

Воспитатели рассказывают, что с опытом начинаешь видеть, кто окажется на зоне ещё раз, а кто выйдет отсюда и больше не вернётся. Они отслеживают судьбы ребят, с кем-то общаются: кто-то получил профессию и работает, у кого-то бизнес, у кого-то семьи. Один мальчик поступил в театральный институт, как мечтал, но, кажется, успешных историй очень мало.

Анна и Мария

Анне Фоминой нравится работать в Архангельской колонии, которую она называет «благодатной почвой». Ребята здесь не так избалованы, как те, кто живёт в столицах и «видел уже всё на свете». Поэтому они с первой секунды включаются в новые и интересные активности. «Не нужно стоять на голове, как-то упрашивать и завлекать — в итоге тратишь силы не на это, а на то, чтобы всё прошло классно», — говорит Анна.

В этот раз Анна спонтанно затеяла мастерскую по фенечкам, и она оказалась самой популярной: ребята плели браслеты в перерывах, на стадионе, в любой свободный момент. «Когда они живут в колонии, они ничего не могут сделать для своих родных, и вот они плетут фенечки для мам, сестёр, девушек своих, и это такая крутая возможность что-то подарить близкому, даже если ты в заключении», — рассуждает Анна, всё равно удивляясь активному участию пацанов.

— Лично для меня в этой поездке важно, что я могу испытывать тепло и привязанность к человеку, который сидит, например, за убийство. И что на самом деле какая-то маленькая случайность в жизни, чуть больше силы приложил — и вот ты уже сидишь за тяжкие телесные, повлекшие смерть человека по неосторожности. Это моё личное сожаление, что многие сидят по какой-то глупости, — говорит Анна.

Как руководителю проекта ей было важно, чтобы команда, особенно те, кто едет в колонию первый раз, получили этот опыт и «увидели в пацанах обычных подростков, кайфанули от взаимодействия с ними и не боялись таких проектов, участвовали в них». Так и произошло.

— Как будто мы на съёмках фильма. Колония — это декорации, у всех костюмы, все играют свои роли, а мы отличаемся в своей одежде и всё время не попадаем в сценарий. Получается, будто наблюдаешь всё происходящее со стороны, — рассказывает Мария Колосова, театральный педагог.

Когда ей предложили поехать в Архангельскую колонию, она откликнулась с большим интересом и любопытством. Правда, сначала ей было страшно, и она говорила мне перед началом лагеря: «Я боюсь, вдруг мне кто-то ножницы в глаз воткнёт!» Когда в первый день в аудиторию начали заходить воспитанники в одинаковых робах, у Марии «возникло ощущение потока, реки непонятных незнакомых людей», и ей «было здорово наблюдать, как эта река превращалась в личностей и в их истории».

Страх и сомнения Марии рассеялись за первые полдня, осталось радостное чувство, благодарность и ребятам, и воспитателям: «Кажется, там много любви от воспитателей и учителей, это чувствуется».

Мария признаётся, что сложнее всего было «фильтровать базар»: не забывать, где находишься, и подбирать слова. Например, в обычных летних лагерях во время игры «броуновское движение» она часто шутит: «Не ходите по кругу, вы не в тюрьме».

Сколько бы мы ни следили за языком, иногда всё равно что-то шло не так. В одном из подготовленных нами перформансов была фраза: «Все, кто любит мечтать, могут лечь на землю и смотреть на облака». Услышав её, несколько парней легли лицом в пол, руки за голову. Потом отшучивались, и непонятно, намеренно это было или такая реакция — уже сложившийся паттерн.

Иногда я чувствовала, что просто не попадаю в контекст:

— А вы много где были, путешествовали? — спрашивают меня ребята.
— Да, много, в Европе была, а Америке…
— А в Салехарде были?

Интервенция

Мы с коллегами раз за разом обсуждали на планёрках: насколько реально то, что мы видим? Или это имитация для нас, людей снаружи? Понятно, что это в любом случае интервенция, но могут ли ребята изображать радость и заинтересованность целую неделю? Быть друг с другом дружелюбными специально для нас?

Ответа нет, но есть несколько наблюдений. Вот я на стадионе с группой ребят, предыдущая игра уже надоела, и я предлагаю следующую: все встают в круг. Двое мальчишек — в стороне, у брусьев, я зову их к нам. Ребята вокруг меня тут же кричат: «Вот тот пусть идёт, а этот не надо». Тут же кто-то другой говорит: «Да ладно, у нас гости, пусть играет тоже». Оба подходят к нам и включаются в игру.

Позже я спрашиваю у Кости, детдомовца с тяжёлым взглядом: «Что не так с Арсением (имя изменено)? Почему вы не хотите с ним играть?» Костя отвечает: «Я не хочу с ним общаться, я с ним в СИЗО сидел, у него плохая статья. Вообще у нас тут так устроено: все общаются с кем хотят, а с кем не хотят, с теми не общаются».

Коллеги делятся похожими эпизодами: ребята говорят, что «этого» трогать не будут, с «тем» не хотят играть, но через четверть часа всё равно бегают вместе.

Воспитанники без замечаний по поведению участвуют в акции «Чистый берег»: небольшими группами выезжают на берег Северной Двины, убирают мусор, потом купаются, жарят шашлыки, им покупают лимонад и сладости. При нас распределяют тех, кто отправится в один из таких выездов. Для участия нужен взнос на продукты, его списывают с личного счёта воспитанника. Мы спрашиваем у воспитателя, что делают те, у кого нет денег, а тот смеётся: «Пацаны помогут!»

Потом мы наблюдаем это сами: за обедом Дима, старший и ответственный, раздаёт какие-то бланки. Выясняется, что это «заявка на пельмени»: если есть деньги на счёте, заполняешь такую и получаешь жареные пельмени на ужин. Ребята за одним из столов говорят, что всегда берут эти пельмени «на стол», и если у кого-то сейчас нет денег, его угостят.

Григорий

Григорий Марков, музыкант и преподаватель, признаётся мне, что ехать было страшно и дискомфортно, были мысли: «А зачем оно мне, если всё равно ничего не изменить, это капля в море». Не передумать помогло понимание, что собралась классная команда, и желание испытать себя.

После окончания лагеря у Гриши «комок из мыслей и чувств». Он сочувствует ребятам, рассуждает, что даже в 17–18 лет они ещё дети, и в колонию их привели обстоятельства, которые создавали не они сами, а их родные и окружение.

— Есть ощущение, что это лотерея! Тебе повезло родиться в нормальной семье, встретить хороших людей, и вот ты с этой стороны, а они — с той, — говорит Григорий.

В лагере он вёл музыкальную мастерскую: разучивал с мальчиками «Сансару» Басты и «Районы-кварталы» группы «Звери». Ещё Григорий добавлял звук в другие мероприятия: подыгрывал на инструментах, проводил вокальные разминки, записал с ребятами трек по мотивам недели, которую мы провели вместе. В колонии есть комната для занятий музыкой: гитары, клавиши, усилители, микрофоны.

Григорий рассказывает, как ребята писали ему названия композиций и просили принести «с воли» аккорды, чтобы их разучивать. Он считает, что не дал ребятам ничего нового (разве что недостающие струны к гитарам), но показал, как можно работать с тем, что есть: как собираться и играть вместе, слушать друг друга.

Самое удивительное, говорит Гриша, что, когда он приходил по утрам в мастерскую, было заметно, что кто-то ещё пару часов играл там после того, как мы уезжали из колонии. В последний вечер мальчики сыграли несколько песен, которые разучили за неделю: «Эти суровые ребята волновались как третьеклассники, смотрели на меня растерянным ищущим взглядом: „Здесь я вступаю? Я правильно всё делаю? Это вот эта нота?“ Точно как ребята в музыкальной школе, только бэкграунд разный».

По вечерам мы пели под гитару Цоя и «Короля и шута» — кто-то из ребят подпевал, кто-то просто слушал. В последний день спрашивают: «Вашу музыку мы слушали, а хотите послушать нашу?» — выносят на стадион колонки и ноутбук и запускают свой плейлист. Следующие полтора часа мы играем в футбол и волейбол под русский рэп.

Сусанна

Сусанна Воюшина организует художественные фестивали в Архангельске, а в колонию привезла слэклайны и баланс-борды.

— Как у вас дела с балансом? — спрашивает она у ребят на стадионе.
— Нормально, — отвечает кто-то из парней, — двести рублей на счету.

Сусанна уже приезжала в эту колонию с мастер-классами по линогравюре и монотипии, видела ребят, общалась с воспитателями и помнит атмосферу лёгкости и дружелюбия. В этот раз она тоже уехала с тёплыми воспоминаниями.

— Может, это эгоистично, но во многом то, что мы делаем, мы делаем для себя и по личным причинам. Я уже год живу с сильным выгоранием, недавно коллега спросила меня, когда я последний раз чувствовала радость и заряжённость, — и я поняла, что это было как раз во время недели в колонии. Удалось создать всем — и нам, приехавшим, и ребятам, которые нас приняли, — поле, в котором радостно. Надеюсь, у ребят было похожее ощущение, — говорит она.

В последний момент Сусанна решилась проводить мастерскую по художественным практикам, хотя все переживали, что рисование и коллажи — не те занятия, которые выберут парни 14–18 лет. В итоге в мастерскую к Сусанне ходили всего пять человек, «рискнувших отделиться от основной массы».

Из работы со взрослыми группами Сусанна знает, как только через художественную практику можно настроить глубокие разговоры и взаимодействия, — с ребятами это тоже сработало. Оказалось, что они не очень хорошо знают друг друга, поэтому сначала во время мастерской они знакомились, а потом стали обсуждать достаточно серьёзные вопросы: например, насколько важно доказывать свою правоту любой ценой или как меняется наше представление о правильном и неправильном в наших поступках и решениях на разных этапах жизни.

Сусанна говорит, что поняла: нужно меньше бояться. К этой мысли мы с командой периодически возвращались. Обсуждая ту или иную идею, мы часто опасались, что это ребята не поймут, им «не зайдёт». Но каждый раз, когда мы решались провести сложную спортивную игру, перформанс на основе социальной хореографии или коллективную музыкальную импровизацию, оказывалось, что «зашло». Да, кто-то выпадал из процесса, но многим было важно поучаствовать, даже если они не понимали, что именно происходит.

— Жалко, что вы уедете, — говорит мне один из воспитанников, пока мы сидим на стадионе. — У нас у самих не получается так здорово организоваться и поиграть во что-то всем вместе.

Роман

Роман Александров — вдохновитель и камертон этого проекта, театральный педагог и режиссёр с большим опытом работы с трудными подростками. Для него в подобных выездах принципиально быть внимательным к процессам и участникам, реагировать вовремя и бережно, менять программу в соответствии с тем, что происходит.

В конце лагеря ребята заполняли анонимные анкеты о том, как им понравился летний лагерь. «Писали о разном: о том, что было нескучно, что присутствие нашей команды помогало забыть о сроке и регламенте колонии, что узнавали новое. Но слова про то, что „было хорошо“, — самые важные. Мы могли быть интересными, яркими, азартными, понимающими, активными, но если с нами нехорошо, то зачем мы нужны?» — рассуждает Роман.

— Я обожаю истории людей, и тут я получаю возможность узнать эти истории — и членов команды, и воспитанников, и сотрудников колонии. И создать условия, при которых все эти люди тоже могут стать свидетелями этих историй. В мире много жестокости и насилия, которые обусловлены нашими стереотипами, стигматизированным отношением к людям. Это касается и отношения к ребятам, которые находятся в колониях или выходят из них, — говорит Роман. — Кажется, когда люди встречаются, у них появляется эта личная связь, когда они слышат и видят друг друга, страх отступает. Это позволяет быть более восприимчивым и терпимым, более нежным и добрым к тем, кого мы боялись до этого.

В последний вечер мы прощаемся с ребятами и возвращаемся на пригородном автобусе в Архангельск. Обсуждаем впечатления. Юлия Левин, которая много работает со взрослыми колониями, смотрит на нас и тихо говорит: «Не забывайте, почти все они уедут на СВО».

Мы вздрагиваем.